— Мне нравится заниматься обычными делами, без которых не обойтись, — признался он как-то Тэйсину во время одного из редких приступов красноречия. — Я хочу служить Будде рядовым солдатом.

Старик настоятель самолично срезал красную камелию в храмовом саду и поставил в керамическую вазу. Затем пошел в библиотеку и достал старинный свиток, на котором изящно выведенные иероглифы складывались в строки:

Уйду в никуда

И пришел ниоткуда.

Как пуст этот путь.

Старик прочел написанное вслух и нахмурился. Дзэнское стихотворение ему не слишком нравилось, но свиток был одним из бережно хранимых сокровищ храма и вполне подходил для украшения комнаты гостя.

Рано утром Тэйсин, отпирая ворота, встретил пожилую женщину из числа старейшин. Он отвечал за отношения с прихожанами и никогда не упускал случая приобщить их к делам храма. С улыбкой поклонившись старушке, монах радостно поведал ей о предстоящем визите досточтимого гостя. Слухи быстро распространились по городку и к девяти утра дошли до Кэйко, которая тут же бросила все дела и поехала в храм, гадая, что затеял отец.

Настоятель подметал ступени парадного входа.

— Какой такой досточтимый гость? — осведомилась она подозрительно. — Я слышала, он из дзэнского монастыря в Камакуре?

— Мы чтим всякого гостя, — заметил старик. — Кто тебе сказал?

— Медсестра из клиники, — раздраженно пояснила Кэйко.

Отец будто не заметил ее настроения и продолжал мерно махать метлой.

— Ясно. Тэйсин, как всегда, распустил язык. Слишком много болтает.

— А ты слишком мало, — парировала Кэйко. — Почему я всегда последняя узнаю о том, что происходит в храме?

Он усмехнулся, не прекращая работы.

— Один из моих знакомых решил навестить старика. Почему я должен посвящать в это всех и каждого?

— Я не все, а родная дочь, которая беспокоится об отце, и вдобавок не последний человек в храме! Едва я успела по твоей просьбе вызвать внучку из Токио, как вдруг оказывается, что в храме гости. Зачем Мисако ехать сюда, да еще так срочно, если у тебя совсем не будет времени с ней общаться?

Старый настоятель со смиренным видом прислонил метлу к высокой деревянной двери.

— Как хорошо, что ты пришла, Кэйко, — произнес он мягко. — Я как раз собирался просить тебя встретить моего гостя на станции в Ниицу, он прибудет сегодня в час дня. Не слишком удобно заставлять его трястись на автобусе, тем более что он не знает здешних мест.

— Было бы удобней, если бы ты сказал это вовремя, — язвительно фыркнула Кэйко, — тогда можно было бы договориться с Мисако, чтобы она села на тот же поезд, а теперь мне придется ездить дважды. Или ты думаешь, у меня в клинике мало работы?

Отец отвесил дочери низкий поклон.

— Прошу прощения. — Повернувшись к двери, он исчез внутри храма, продолжая на ходу бормотать себе под нос: — Упреки, жалобы, вечно одно и то же…

Кэйко не пришлось напрягать слух, чтобы разобрать эти слова, запечатлевшиеся в памяти с детства. Улыбнувшись, она взяла метлу и продолжила прерванную работу, которую ей приходилось делать несчетное число раз. С тех пор как мать заболела и умерла, дочь настоятеля почти каждый день приходила в храм и старалась чем-нибудь помочь. В последний год со стариком стало трудно общаться, но все же ей было приятно жить по соседству и чувствовать себя в русле семейной традиции. Хоть и маленький, всего с тремя служителями, храм принадлежал семье Танака, а Кэйко была верной и любящей дочерью.

Когда закончу, подумала она, закажу им сасими к ужину. Досточтимому гостю из Камакуры едва ли подобает есть то, что готовит Тэйсин-сан.

Проводник громко объявил станцию Нагаока. Мисако стряхнула дремоту и робко огляделась по сторонам. Не годится показывать окружающим открытый во сне рот, следовало хотя бы прикрыть лицо носовым платком. К счастью, соседнее кресло оставалось свободным, а пассажир по ту сторону прохода уткнулся в журнал комиксов. Она встала и пошла в туалет. Воздух в вагоне был душный и серо-желтый от табачного дыма.

Возвращаясь на место, Мисако взглянула наверх, где лежал ее синий чемодан, и гнев, который она испытывала к Хидео, немного остыл. Этот чемодан был куплен специально для свадебного путешествия. Приятные воспоминания заставили ее улыбнуться. Они с Хидео любили друг друга и решили пожениться сами, а не по сговору родителей. Их первая встреча случилась в гостях у знакомых, в тот год, когда Мисако получила диплом и благодаря связям отчима устроилась на работу в фармацевтическую компанию. Там она подружилась с одной из сотрудниц по имени Юрико и как-то раз воскресным вечером, когда запланированная партия в теннис не состоялась из-за дождя, пила у нее дома чай. Они как раз собирались отправиться в кино, когда домой вернулся брат подруги и привел своего приятеля Хидео. В кино идти Мисако сразу расхотелось. Хидео был красив, как киноактер, она смущалась и краснела, глядя на него.

Четверо молодых людей провели ненастный вечер за маджонгом. Брату Юрико было неинтересно играть с девушками, но Хидео не возражал. Ему сразу понравилась стеснительная большеглазая красотка из Ниигаты. Когда игра закончилась и прибыли заказанные суси, Мисако окончательно поняла, что влюбилась.

Хидео вез ее домой по залитым дождем улицам Токио. Потом они долго не могли расстаться. Он коснулся ее щеки и пригласил поужинать вместе в пятницу. Мисако согласилась, зная, что в следующий раз они поцелуются, совсем как в американских фильмах. Этого поцелуя она ждала всю неделю, и он случился, в той же машине и точно такой, как в ее мечтах. Губы дрожали, сердце трепетало, она едва не лишилась чувств. Как в «Лунной реке»! Иногда мечты все-таки сбываются…

Мисако с улыбкой смотрела на сельские пейзажи, мелькавшие за окном. Любовь, лучшее время в ее жизни. Все было и в самом деле как в кино. Хидео, красивый и обаятельный, с блестящими перспективами в фирме своего дяди, казался идеальной партией. Правда, мать, как женщина здравомыслящая, питала некоторые сомнения, которыми делилась с мужем, однако доктор Итимура лишь посмеивался: «Слишком красивый? Ну и что, разве это недостаток для будущего зятя?»

Семья Хидео хотела традиционной синтоистской свадьбы, дед уговаривал Мисако выбрать буддийский обряд, но она настояла на том, чтобы венчаться в церкви, в белом европейском платье с фатой. После войны это вошло в моду, и так поступали многие, и даже нехристиане. Новобрачная отдавала дань японским традициям уже после венчания, облачившись для торжественного приема в изысканное сложное кимоно. Так сказать, и волки сыты, и овцы целы. Впрочем, свадьба — лишь начало, а вот жить потом вместе долго и счастливо получается не всегда…

По вагонному стеклу сползали одна за другой капельки дождя. Мир за окном тонул в скорбном сером тумане. Мисако почувствовала, что замерзла. Скинув туфли, она встала ногами на кресло и сняла с полки чемодан. Свитер лежал поверх других вещей, как и нужно. Неожиданностью оказалась пара черных сандалий дзори в прозрачной пластиковой упаковке. Мисако решительно не помнила, как их укладывала, да и нужды в подобной обуви на этот раз не предвиделось. За исключением особо торжественных случаев, она обычно брала с собой лишь повседневную европейскую одежду. Черные дзори принято надевать только с траурным кимоно. Мисако вздрогнула от неожиданности, потом решительно отодвинула всю одежду, лежавшую сверху… и обнаружила черное траурное кимоно и широкий пояс оби. Гладкий шелк ответил на прикосновение ледяным холодом.