уроках с мокрыми ногами. А у тебя полная семья. Не всем так везёт. Я слышала разговор директора с одной учительницей. Он сказал, что пришёл приказ не считать одинокого родителя с ребёнком семьёй, семьи – это только когда все вместе.

– Я не думал об этом. Да, когда я вырасту, обязательно так и сделаю, – мне казалось, что в старшем возрасте мальчика выдают девочке, как учебники в школе, и я бы хотел, чтобы меня выдали Маше.

Я пока не стал открывать ей свой секрет. Мама иногда давала мне деньги, на пирожок в школе. Но я его не покупал – стоять в очереди мне не нравилось, даже если в ней мало ребят, всё равно они толкаются и обзываются, – а копил монеты на кино. Будет тепло, и тогда накопится и достаточная сумма, и до кинотеатра можно будет пройти не по сугробам. И может, спрошу у сестёр их старые туфли, которые уже стали им малы. Хотя я знаю, что мама отдаёт их ношеные вещи своей подруге, у которой двое малышей. Мне вещи второй папа приносил с работы – они были почти новые. Того мальчика, чьи были курточка и шапочка, я не знал. Думаю, он не стал бы меня обижать. А деньги я хранил в той же коробке, где всё своё. Они были незаметны в куче моего добра. Когда-то папа так назвал мои игрушки: «добро». Мне очень понравилось.

– А пойдём на кухню пить чай!

– Ну пошли.

Моя мама сидела в дальнем углу стола и смотрела наискосок в окно. Я давно привык к этому и знал, что она не помешает и ничего не скажет.

– Здравствуйте, – тщательно выговорила Маша, у меня такое длинное и «задиристое» слово, много «з», не получалось.

Маша села боком к столу, может, чтобы не смотреть на маму. Мама, наверное, всё же заметила: прибрала свисавшие волосы назад.

Я, как маленький хозяин, нажал на кнопку чайника, подвинул гостье блюдце с оставшимися тремя конфетами. Маша взяла одну и моментально съела. Остальные оставила на чай.

Пока вскипал чайник, я не решался поворачиваться – не хотел вспугнуть это приятное время. Маша подошла и встала рядом.

– Сколько тебе сахара? – спросил я.

– Три кусочка.

– Ой, так сладко. Мне хватает одного.

– Можно я возьму ещё сахар на потом?

Не дожидаясь ответа, девочка спрятала в карман ещё рафинада.

– Больше не надо: мама заругает, – прошептал я, хотя знал, что мама никак не отреагирует.

Стульев за столом и на кухне было много. Я первый раз сел туда, где обычно сидел второй папа. Взрослые называли это местом председателя, в узком месте стола.

Пили чай молча. Маша не доставала из чашки пакетик и ложку. От долгого заваривания чай у неё стал тёмным. А ложка мешала пить, постоянно скатываясь к руке. Вот смешная. Я свой пакетик сразу положил вместе с другими. Заметил, что многие пакетики переплелись ниточками, их, скорее всего, будет трудно заваривать, понадобится распутывать. В хлебнице остались только два кусочка нарезного батона, их брать было нельзя. Мама учила, что, когда мало остаётся чего-то из еды, вежливо будет спросить у всех, не хотят ли они это съесть. И, только если все откажутся, можно взять самому. Обоих пап не было, они на работе – поэтому я решил, что обойдёмся без хлеба.

Чай был горячий, поэтому сидели и пили долго. Я повернулся к плите и чайнику: на кухне был беспорядок, а плита вообще вся жирная, с одинокой сковородкой. Мне стало стыдно перед Машей. Хорошо, что она смотрит в чашку.

– Можно ещё? – спросила соседка.

– Нет. У нас так нельзя, – ответил я.

– Да, спасибо! Вкусный чай. Я пойду.

– Хорошо. Хорошо, что пришла, – я прикоснулся к её курточке. Я думал, прикасаться к маме – самое большое удовольствие, а здесь по мне прошла такая волна нежности, которую я испытывал ко всем сразу.

Когда Маша ушла, я сел к себе в уголок, спиной к коридору, и так сидел, держа в руках самые яркие стёкла.

– Привет! – пришли сёстры из школы.

– Да, привет! – ответил я, не поворачиваясь. Вдруг у меня что-то не так с лицом, и они заметят.

– Выздоровел? Завтра в школу? – спросила вторая сестра.

– Да.

– Хочется?

– Не знаю. Утром темно на улице, неприятно.

– Попробую тебя проводить, – средняя сестра общалась со мной охотнее старшей, может, потому что была ближе возрастом.

– Вот, купили тебе маленькие соки для школы. Смотри, апельсин, яблоко, ананас. На печенье не хватило.

– Большое спасибо! – я протянул руку, чтобы посмотреть, такие ли соки.

Соки были не такие, малышковые, «Агу-агу!». За такую марку меня дразнили ребята. Однажды я даже не допил сладкий, любимый мной манго. Пришлось выкинуть пакетик в мусорку. Я настолько любил этот сок, что на следующей перемене подошёл и посмотрел в ведёрко – пакетик лежал и не был даже не завален другим мусором. Я было хотел его достать и допить, но обидчики могли следить за ним. От обиды – тогда и сейчас – я беззвучно заплакал.

Перед сном я снова вспомнил ощущения от того прикосновения. И старался, чтобы оно сохранилось со мной во сне. Я слышал, что, если сильно захотеть, можно самому себе навести сновидение. Но у меня ни разу не получилось. Как не получалось почти во всём. Но я к этому уже привык.

Утром оказалось, что у обеих сестёр не будет первого урока, и проводить меня они не смогут.

Все домашние одновременно умывались и толклись на кухне, завтракая, кто чем мог. Второй папа пропустил меня перед собой и защищал спиной ото всех других.

– А, не буду сегодня чистить зубы, – сказал в сердцах папа, не надеясь прорваться к раковине.

– Да, родственник, иди сегодня без зубов! – второй папа беспрерывно подшучивал над ним. Я запоминал эти шутки и отбивался ими перед сверстниками, помогало.

Папа в отместку всем открыл окно настежь. Он никогда ни с кем не ругался, а делал что-то постороннее против.

Пасты осталось совсем на дне тюбика, но второй папа смог выдавить дольку себе и мне. Мама ходила по квартире, расчёсывала большой, похожей на ёжика щёткой волосы. Что-то напевала. Я пытался уловить и запомнить мелодию, но за журчанием воды и басом второго папы мелодия пропадала.

Я ещё возился с умыванием, а второй папа пошёл проверить мою одежду. Оказалось, не зря.

– Мать, ты посмотри, – он поднёс к её лицу мои брюки.

Я не знал, что там, но вжался, жаль, в ванной негде было спрятаться. Ругаться в этот