— У нее слишком буйная фантазия, — сообщила она Дамарис. — А на деле, самое большое, что сделал этот ухажер, так это всего лишь украдкой поцеловал ее, зажав в уголке за дверью.

— Так зачем же она тогда врет? — недоуменно спросила Дамарис.

Селеста пожала плечами.

— Для того, чтобы безмозглые дурочки ей позавидовали бы. Ей ужасно хочется почувствовать себя героиней любовного романа. Конечно, все мы читаем книжки о свободных нравах, но только вряд ли папаша Ламонт позволил бы своей Одетт испробовать это на практике. Я его знаю.

— Мне этого не понять, — вздохнула Дамарис. До обеда оставалось еще немного времени. Селеста заранее оделась к обеду и зашла за Дамарис, которая все еще заканчивала приводить в порядок собственный туалет. Она так и не решилась рассказать подруге о своей помолвке. Ведь обручального кольца у нее не было, писем от жениха она не получала, и полагала, что ее новые знакомые — и даже Селеста — могут подумать, что она специально придумала историю о своей помолвке лишь ради того, чтобы набить себе цену, подобно тому, как сочиняет о себе разные небылицы Одетт.

— А чего в этом такого? — Селеста была великодушна. — Все мы мечтаем о любви. Мужчины — это самое прекрасное, что может быть у женщины в жизни. И когда тебя целует симпатичный парень — это так здорово! О-ля-ля! — Она томно закатила глаза.

Дамарис недоуменно глядела на нее.

— Глупости это все… Все эти поцелуи за дверью. Куда лучше пронестись по лугу верхом на коне, лихим галопом…

— Ты просто маленькая дикарка и ничего не понимаешь. Ведь ты прожила всю жизнь в доме своего дедушки, о котором ты мне рассказывала. А он был очень строгим, не так ли? Ты что, никогда ни с кем не целовалась?

— Почему же, целовалась, — призналась Дамарис, стараясь казаться совершенно равнодушной. — И ничего особенного в этом нет, — однако, вспомнив свои ощущения, которые ей пришлось испытать в тот момент на вершине скалы, она слегка покраснела и поспешно добавила: — Все это лишь игра в любовь… так, пустяки. — Она презрительно поджала губы.

— А ты что, ждешь большого и светлого чувства? — серьезно спросила Селеста. — Но ведь такая любовь приходит далеко не ко всем, что, пожалуй, и к лучшему. Иногда большая любовь доставляет много хлопот. Вот я, лично, вполне согласна выйти замуж за обычного состоятельного мужчину, который смог бы создать мне все условия для нормальной жизни. Мы ведь совсем не богаты.

Как и подобает истинной француженке, Селеста была очень практична.

— Но ведь у тебя, наверное, есть мужчина твоей мечты? — предположила Дамарис, мысленно отмечая, что и сама она рассчитывает при помощи замужества решить свои проблемы. — Так какой он, твой идеал? Как ты его себе представляешь?

На лице Селесты появилось задумчивое выражение.

— Высокий блондин, — начала она, — не слишком молодой. Я бы предпочла иметь дело с опытным мужчиной, у которого до меня уже были бы романы с другими женщинами. — Дамарис ахнула от неожиданности, а Селеста захихикала. — Так, чтобы он знал толк в этих делах, — пояснила она, — но, разумеется, его первой настоящей любовью должна стать я. — Ее взгляд стал мечтательным. — С виду он может казаться сдержанным и хладнокровным, может быть, даже жестоким, но в душе у него пылает огонь, разжечь который могу только я. Он накинется на меня, изнемогая от желания, сходя с ума от любви ко мне, а я… я сначала буду холодна с ним, но потом… — Она замолчала, оставаясь сидеть неподвижно, находясь в сладостном плену своих эротических фантазий.

— Звучит заманчиво, — прозаично сказала Дамарис, — но вот только встретишь ли ты когда-нибудь такого принца?

Селеста пришла в себя и печально усмехнулась.

— Вряд ли. Иногда мне кажется, что такие мужчины бывают лишь в книжках… А ты? Разве у тебя нет такого идеала?

— Конечно, есть, — Дамарис ожидала этого вопроса и была готова сыграть в игру, предложенную Селестой. — Мой мужчина должен быть тоже высоким, но темноволосым, с ярко-голубыми глазами. Он очень загорелый, и у него должен быть благородный, орлиный профиль. А еще у него такая очаровательная улыбка, что… — Она смущенно замолчала, понимая, что пытается воспроизвести точный словесный портрет человека, с которым ей довелось повстречаться на морском берегу.

— Ты покраснела! — воскликнула Селеста. — Неужели ты уже встречалась с ним?

— Может быть, и встречалась, — призналась Дамарис, чувствуя некоторое превосходство над своей более умудренной жизнью подругой. — Как видишь, тут я преуспела больше тебя.

— Ну и как он? Он восхищался тобой? Бросился к твоим ногам? продолжала допытываться Селеста.

— Он и в самом деле упал к моим ногам, — со смехом сказала Дамарис, но мной совсем не восхищался. Сказал, что я еще совсем ребенок.

— Какая жалость! Но при вашей новой встрече он больше этого не скажет. Теперь ты уже больше не похожа на маленькую девочку.

Дамарис обернулась и взглянула в зеркало. На ней было длинное облегающее платье зеленого цвета, одно из тех двух, что были заказаны для нее Хелен в известном магазине женской одежды незадолго перед отъездом. На смену распущенным волосам пришла современная прическа, сделанная модным женевским парикмахером — мадам одобряла стремление воспитанниц к подобным новшествам — и теперь ее милое личико обрамляли старательно завитые локоны. По чутким руководством Селесты она научилась накладывать дозволенный правилами учебного заведения легкий макияж. Из зеркала на нее смотрела миловидная, можно даже сказать привлекательная женщина, но только все это великолепие предназначалось вовсе не для того, чтобы очаровывать прекрасных незнакомцев, а для того, чтобы произвести впечатление на одного-единственного мужчину — ее престарелого кузена Марка.

— Да, — согласилась она, — на маленькую девочку я больше не похожа, но с этим человеком мы уже больше никогда не увидимся.

* * *

Наступили короткие рождественские каникулы. Дамарис получила письмо от Хелен Керью, которая убеждала ее в том, что не стоит срываться с места и предпринимать утомительное путешествие лишь ради того, чтобы несколько дней провести дома. Под "домом" она, разумеется, имела в виду свой дом в Боскасле. В Рейвенскрэге же полным ходом шел ремонт и работы по созданию новых интерьеров. Это сообщение Дамарис восприняла, как личное оскорбление; почему никто не счел нужным поинтересоваться ее мнением на этот счет? Похоже, кузен Марк и мистер Престон по-прежнему считают ее неразумным ребенком, с которым вовсе не обязательно советоваться о подобных вещах. Так что зимние каникулы ей предстояло провести в стенах Академии, где помимо ее оставалось еще несколько девочек — американка и две француженки, родители которых в то время находились за границей. Селеста же уезжала на каникулы домой, в Вальмонд.

— Жаль, конечно, что я не могу пригласить тебя с собой, — вздыхала она, — но на Рождество это никак невозможно. На праздники к нам съезжается все семья — тетушки, дядюшки и их дети. Короче, не слишком подходящая компания. Ну ничего, будем надеяться, что все будет хорошо, и ты сможешь поехать со мной на Пасху, когда нам уже никто не будет мешать.