не должны были увидеться. Вот на хрена ты приперлась раньше? Зачем, Вера?

— Что?

Меня конкретно так замыкает. Весь словарный запас теряется.

— У нас же все хорошо было. На кой леший ты прилетела раньше? — хватает меня за плечи и встряхивает.

А я его руки чувствую, и меня в прошлое швыряет. Господи, как же сладко и больно одновременно становится. Вот он мой. И не мой.

На части рвет.

— Вань, — улыбаюсь невесело, в его зеленые глаза заглядывая, — неужели ты думал, что я не узнаю? Проглочу и…

Снова мотаю головой.

Господи! Как же хочется стереть себе память, каждый день, что мы были вместе, когда я целиком принадлежала ему, а он…

— Между нами ничего бы не поменялось, — его убеждение в своей правоте и моем согласии ломать себя ради его интересов… оно такое железобетонное.

Я считала, что знаю Игнатова?

Идиотка. Круглая. Я даже слушая его сейчас, никак не могу уцепить логику.

— Скажи, а зачем ты продолжал со мной встречаться, если у тебя все серьезно с этой Ольгой планировалось?

— Именно потому, что серьезно, — отвечает он. И когда я хмурюсь, не понимая его объяснения, продолжает. — Она же не шлюха, чтобы я ее до свадьбы имел.

— Ну ты и сволочь, — выдыхаю ошарашенно.

Он был моим первым и единственным мужчиной. И то, в какое дерьмо одной своей фразой окунул…

— Уходи, — шепчу помертвевшими губами и глаза закрываю.

Не могу его видеть. Противно. От него противно. И от себя, что оказалась слабой и поддалась полтора года назад на красивые слова и искристые глаза.

Поверила, дурочка.

Теперь точно дурочка.

Слепая доверчивая дура.

— У тебя будет время подумать. Не руби с горяча, Вера. Я — лучший твой вариант. А если ты из-за кольца расстроилась, так куплю я тебе цацку. Можешь сама выбрать, пока я не вернусь.

Качаю головой, по-прежнему не поднимая ресниц. Если открою глаза, слезы не сдержу. А я не хочу его радовать тем, что он меня одной фразой растоптал.

— Уходи, — повторяю беззвучно и радуюсь, когда слышу удаляющие шаги.

Хорошо, хорошо, пусть проваливает.

Наощупь дотягиваюсь до дерева, упираясь в него для опоры, и сильно-сильно сжимаю зубы.

Держаться, Орлова, держаться!

Вот до дома доберешься и…

Жуткая боль прошивает низ живота, заставляя охнуть в голос и согнуться пополам.

Господи, только не это. Не так.

Мольбы остаются неуслышанными. Ежедневка оказывается бесполезной, а по ногам обильно течет.

Глава 8

Живот горит огнем, пальцы совсем холодеют. Перед глазами картинка плывет. И, судя по лихорадочному жару на щеках, скачет температура.

— Как же все не вовремя, — бубню под нос, неторопливо разгибаясь.

Нужно срочно решать, как выбираться. И по-хорошему минимизировать любые встречи.

Как не печально признавать, прав оказался бывший женишок: сидела бы дома, избежала бы многих проблем.

И оставалась все той же бестолковой клушей, которой пользуются для удобства?

Нет. Ни за что.

Я всё правильно сделала. И пусть Игнатов думает, что уболтал и красиво съехал, а я молча проглотила и смирилась… ну-ну. Еще посмотрим, кто кого.

Пусть я не ВИП-самка, но гордости от этого у меня не меньше. А месть — блюдо, принятое подавать холодным. Не знаю, что, не знаю, как, но я придумаю. И отыграюсь.

Подставлять вторую щеку, когда со всего маха огребла по первой, — нет, не мой вариант.

Так, аккуратненько выпрямляюсь, медленно выдыхаю, осматриваюсь. Единственное, что в этой кошмарной ситуации приходит в голову — поймать официантку. Женщина женщину всегда поймет, особенно, как не смешно, средний класс — средний класс. И очень рассчитываю, что поможет.

— Нет, тут ты не прав, будем еще думать… Э-э-э, Вера Владимировна? — знакомый голос со стороны тропинки заставляет вздрогнуть, отчего опоясывающая боль простреливает новым спазмом.

Прикусываю губу, чтобы не застонать, и упираюсь взглядом в Арского. Он стоит неподвижно и странно на меня смотрит. То, как быстро темнеет его лицо, пугает.

Прослеживаю, что так сильно заинтересовало или не понравилось, и мысленно матерюсь. Для сегодняшнего вечера я выбрала платье из плотной золотисто-бежевой ткани. К несчастью, оно оказалось с повышенной гигроскопичностью. В общем, произошедший со мной конфуз для нечаянного свидетеля становится очевиден.

Черт! Черт! Черт!

Не успеваю сориентировать и сообразить, что Виктор Алексеевич до встречи со мной с кем-то разговаривал, как число свидетелей возрастает вдвое.

— Вера? — из-за плеча Арского выглядывает Михайлов. — С тобой всё в по…

Господи, как же хочется взвыть, громко и протяжно, закрыть лицо руками и притвориться, как в детстве, что если я никого не вижу, то и меня тоже…

Но руки к сожалению, заняты. В одной держу сумочку, другой упираюсь в дерево. Без опоры пока никуда.

А бокал? Пустой бокал валяется в траве. Его я выронила, когда прострелил первый самый болезненный спазм.

— Всё нормально, — произношу несусветную чушь и прикрываю пятно на подоле клатчем. Уж лучше так, чем смотреть на два шокированных мужских лица.

— Ага, нормально, я заметил. Только еще пять минут, и ты в обморок грохнешься, — выдает Арский, перед этим смачно выматерившись. — Это Игнатов сделал?

Не понимаю, каким образом он связывает одно с другим, потому не отвечаю. Да, с Иваном мы разговаривали, но случившееся со мной — обычная физиология. Надеюсь. И вообще… мне бы домой поскорее.

К слову, руководителю «Балтстройинвест» ответ и не требуется. Скинув пиджак и укутав меня в него, как ребенка, он протягивает Михайлову вынутые из кармана ключи:

— Дим, подгони мою машину на заднюю парковку, — кивает в сторону живой изгороди. — А я пока Саныча наберу, чтобы нас выпустили через черный ход.

В отличие от мужчин, которые друг друга прекрасно понимают, я туплю. Саныч, задняя парковка, черный ход, бред. Неважно.

Главное, мне собираются помочь. Это…

Снова прикусываю губу. Теперь чтобы не разреветься от умиления. ПМС — мой злейший враг. Эмоции штормят, бросая из крайности в крайность. В этот период хочется то тихо ненавидеть всех до единого, то обнимать весь мир. Первое было чуть раньше, теперь топит вторым.

Поглубже заворачиваюсь в теплую ткань пиджака, радуясь, что он прикрывает мое тело до колен, спиной прислоняюсь к широкому стволу березы и делаю медленные вдохи и выдохи. Безумно хочется присесть или прилечь, чтобы стало полегче. Но не имея возможности, концентрируюсь на терпком мужском запахе с нотками корицы и мандарина, что исходит от одежды Арского.

Вкусный.

Сам же мужчина достает телефон и, в пару кликов нажав вызов, не отходит в сторону, а остается рядом. В сгущающихся сумерках его речь звучит отчетливо и так интересно,