– Прости, Андрюш, я дико устала сегодня… – я демонстративно громко зеваю – так, чтобы он услышал и понял, что сегодня, несмотря на «гости», ему вряд ли что-то светит. Хотя, в принципе, по уму, мне самой надо хорошенько расслабиться и натрахаться до пара из ушей.

Но я знаю, что сексом только подолью масла в огонь – ведь ежу понятно, кого я буду видеть, каждый раз закрывая глаза.

– Ясно.

Удаляющиеся по коридору шаги я уже не слышу – глубоко ныряю с головой в пенную воду. А когда выныриваю, снова слышу стук в дверь.

– Ну что еще? – вздыхаю и тут же закашливаюсь – пена попала в дыхательные пути.

– У меня был плохой сон! – сообщает мне из-за двери Масюня, когда я прокашливаюсь и, отплевавшись, начинаю вставать под душ. В невинном детском эгоизме она даже не интересуется, в порядке ли я.

– Можешь подождать в гостиной, зайка, я скоро выйду, и расскажешь мне про свой сон! – успокаиваю ее и принимаюсь быстро-пребыстро мыться.

Вот примерно так кончаются все мои уединения – неожиданным стуком в дверь и требованием немедленно выйти, потому что «плохой сон», «скучный мультик», «баба обидела», «каша невкусная» и еще куча разных причин, все из которых все лечатся двумя простыми способами – «на ручки» и «обнимуси».

Справившись за рекордные шесть минут, почистив зубы и намазав лицо ночным кремом, я подхватываю телефон и уже готова опустить его в карман Андрюхиного халата, в который запахнулась… как вдруг замираю – экран освещается новым сообщением. С незнакомого номера.

«Я тебя люблю», – говорит мне это сообщение.

Вот так просто, без всяких прелюдий и объяснений, без даже приписки от кого оно.

Нет, мне, конечно, уж объяснялись в любви подобным образом – чаще всего эти объяснения приходят вкупе с фотографией мужских гениталий настолько внушительного размера, что поневоле задумываешься о том, почему им вообще нужно искать каких-то посторонних женщин, а не снимать их с себя, как надоедливых мух.

Однако на этот раз никаких гениталий после сообщения нет. Не приходит даже обычная фотка какого-нибудь сурового вдовца в американской военной форме на фоне американского же домика посреди леса, который, по собственному заверению, «живет в моем городе и ищет жену, которая унаследует его миллионы».

Я усмехаюсь, удивляясь несуразности этого анонимного объяснения в любви. Кому это нечего делать в почти час ночи, интересно? Кидаю телефон в карман и иду успокаивать Масюню, которая уже почти уснула на диване за это время.

Разумеется, как только я захожу в комнату, она тут же просыпается и требует, чтобы я взяла ее на руки и «покачала». Сонная, ничего не соображающая, она жмется и виснет на мне, рассказывая какую-то детскую белиберду, куда примешался слон из вчерашнего кошмара, который хотел растоптать «наш домик», кукла, которая вдруг заговорила и теперь придется ее выкинуть, и конечно же «дядя Саса», будь он неладен!

Последний имеет глупость попасть под машину, на которой мы все вместе едем – я, мама, Мася и «дядя Андей». Наверняка наложились впечатления от нашего сегодняшнего побега. Дядя Саса пытается остановить машину, распахивает руки, чтобы задержать нас… и отлетает куда-то в сторону от удара, что Масюня считает совершенно непозволительным и ужасным.

– Он не удаился, ты думаес? – спрашивает она своим дрожащим голоском, и я чуть было не язвлю, что мол, ударился, еще много лет назад – головой. Конечно же, вслух успокаиваю ее, обнимаю и объясняю в который раз, что во сне все ненастоящее, понарошку… как в мультике.

– И дядя Саса ненастоящий? – спрашивает она, уже закрывая глазки под мои укачивания.

– И дядя Саса ненастоящий… – задумчиво повторяю, начиная напевать вполголоса колыбельную, под которую она отлично засыпает еще с младенчества. – И сейчас ненастоящий, и был ненастоящий… – тихо добавляю, видя, что моя малышка заснула.

И тут меня осеняет. Я вдруг понимаю – каким-то внутренним, глубинным прозрением угадываю, кто послал это сообщение, рассчитывая подкупить меня своей лживой любовью.

Как тогда, как много лет назад. Только раньше он делал это, чтобы оставить меня своей любовницей, а теперь… теперь ему нужно другое. Ему нужен мой ребенок, на которого он не имеет больше никакого права. И никогда его не получит. Пока я жива.

Стараясь не разбудить уснувшую у меня на руках Масюню, я осторожно достаю из кармана мобильник. Смотрю на все еще висящее на центральном экране сообщение.

Долго смотрю, гадая, права я или нет.

И решаю, что если и неправа, что если это очередной любвеобильный индус или турок, ничего страшного не случится. Просто подумают, что я слегка двинулась мозгами. Решат, что лучше со мной не связываться.

И я отвечаю – с трудом печатая, одновременно придерживая одной рукой телефон.

«Не старайся, Алекс. Она не твоя».

Специально называю его Алексом и на «ты». С одной стороны – грубовато и без лишних эмоций, а с другой – я никогда не называла его Алексом, потому что он этого варианта своего имени терпеть не может. Ненавидит прям, так никогда и не объяснив мне, по какой причине.

Двойной удар поддых вам, господин ректор.

– Давай позвоним и поовеим завтра, что он в поядке, хоосо? – еле слышно бормочет Масюня, не открывая глаз, и я с трудом сдерживаю себя, чтобы не подскочить от неожиданности.

– Хорошо, – бессовестно вру, приподнимая ее и целуя в лобик. – Позвоним и проверим. Обещаю. Спи.

На следующий день неудовлетворенный и злой Андрей отвозит нас с Машей домой. Я и сама не знаю, зачем у него ночевала – судя по всему, никаких проблем я этим не решила. Еще рассорилась с единственным мужчиной, который мог бы выручить меня в данной ситуации.

Мне просто совсем, совершенно не хотелось с ним сегодня спать. И понимая причину этому, я себя люто ненавидела.

Как, с какого хрена я еще не равнодушна к Зорину - этому эгоисту, чуть не затащившему меня четыре года назад на аборт?! С какой стати все еще вижу его физиономию, закрывая глаза?!

Я должна, обязана видеть Андрея – моего парня, босса и, скорее всего будущего жениха (если, разумеется, он сможет усмирить свою мамашу)!

Пока переодеваюсь и собираюсь ехать в университет забирать документы, решаю, что надо непременно наладить контакт с мадам Баламовой. Пусть узнает меня как порядочную женщину, не собирающуюся претендовать на их семейные миллионы.

Масюня досыпает, забравшись к бабе под бочок, я же тихонько выхожу из квартиры. Сажусь в свою любимую Кию, завожусь, собираюсь вырулить из ряда припаркованных машин… и вскрикиваю. Прямо на дороге, не давая мне выехать, стоит он. Александр Борисович Зорин. Мой ректор, мой бывший любовник и несомненный отец моего ребенка.

Прежде чем я реагирую, меня буквально пронзает до странности мистическое совпадение с Масюниным сном – вот именно так, скорее всего, она его и увидела.