— Я узнала о несчастье, — продолжала Меллиора, — и принесла вот это для больного.

Она протянула свою корзинку. Бабушка взяла ее и спросила:

— Для Джо?

Меллиора кивнула.

— Я встретила сегодня утром мистера Кимбера. Он сказал мне, что с мальчиком произошло несчастье, когда он лез на дерево. Я подумала, может, ему понравится это…

Бабушка сказала небывало кротким голосом:

— Благодарствуйте, мисс.

Меллиора улыбнулась.

— Надеюсь, он скоро поправится. До свидания.

Мы стояли в дверях, глядя, как она уходит по дорожке, потом, не говоря ни слова, внесли корзинку в домик. Под салфеткой были яйца, масло, половина жареного цыпленка и каравай домашнего хлеба.

Мы переглянулись с бабушкой. Ким не скажет. Нам нечего бояться.

Я молча вспоминала о своей молитве там, в лесу, и о том, как, казалось, само провидение послало мне помощь. Я не упустила возможность; риск был очень велик, но я выиграла.

Вряд ли в моей жизни была минута счастливее; и, размышляя о том, чем я обязана Киму, я сказала себе, что никогда этого не забуду.

Джо поправлялся медленно. Он часами лежал на одеяле со своим Голубчиком, ничего не делая и не говоря ни слова. Долго не мог он ходить, а когда пошел, выяснилось, что он останется хромым.

Джо почти ничего не помнил о капкане; только тот ужасный миг, когда шагнул в него, услышал громкий щелчок и хруст собственных костей. К счастью, он быстро впал в забытье от боли. Без толку было бранить его, говорить ему, что сам во всем виноват.

Но в течение долгих недель у него не возникало никаких желаний. Он оживился, только когда я принесла ему кролика с раненой лапкой. Ухаживая за кроликом, он обретал силы, и стало похоже, что к нам возвращается наконец наш прежний Джо. Я поняла, что отныне мне придется следить, чтобы с ним рядом все время было какое-нибудь живое существо, за которым можно ухаживать.

Наступила зима — суровая зима. Здесь, вдали от побережья, зимы всегда суровее, чем около моря, но все равно в Корнуолле обычно зимой не так уж холодно. Но в тот год вместо привычных южных задули северные и восточные ветры, неся вьюги и метели. Шахта Феддера, где работало большинство жителей поселка, не выдавала на-гора столько олова, как раньше, и пошли слухи, что через несколько лет ее станет невыгодно эксплуатировать.

Пришло Рождество, а с ним и большие корзины из аббатства, до краев наполненные снедью, — обычай, соблюдаемый веками, — и разрешение собирать немного хвороста в отведенных для этого местах в лесу. Это Рождество было не похоже на прошлое, ведь Джо уже не мог бегать по окрестностям, и нам пришлось примириться с тем, что нога его никогда не станет нормальной. Но мы не жаловались: слишком свежи были события той ночи, и мы понимали, чего Джо чудом избежал, и не забывали об этом ни на минуту.

Беда никогда не приходит одна. Где-то в феврале бабушка подхватила простуду; она редко болела, так что первые дни мы не обращали внимания, но как-то ночью меня разбудил ее кашель. Я слезла с полки и дала ей немного приготовленного ею сиропа. От него ей на время полегчало, но совсем кашель не прошел, и через несколько ночей я услышала, как она что-то говорит, а подойдя к бабушке, с ужасом поняла, что она меня не узнает. Она называла меня Педро.

Я испугалась, что она может умереть, раз ей так плохо. Всю ночь я просидела с ней рядом, а к утру горячка у нее прошла. Когда бабушка нашла в себе силы сказать мне, из каких трав приготовить ей отвар, у меня стало чуть легче на душе. Три недели я ухаживала за ней, выполняя ее указания, и постепенно она пошла на поправку. Бабушка могла уже ходить до домику, но стоило ей выйти наружу, как кашель начался снова, так что я заставила ее сидеть дома. Я собрала ей кое-какие травки и приготовила из них отвары, но для многих трав требовалось особое бабушкино умение. Теперь не многие ходили к ней за советом. Люди беднели, беднели и мы. А потом я слышала, как многие начали сомневаться в силах бабушки Би. Себя-то ведь она вылечить не смогла! И мальчишка у нее остался хромой, а ведь всего лишь с дерева упал! Похоже, не такая уж кудесница эта бабушка Би.

Лакомые кусочки свинины обходили нас теперь стороной. Благодарные посетители не оставляли больше у нашего порога мешки с картошкой или с бобами. Приходилось экономить, чтоб поесть два раза в день.

Мука у нас была, и я пекла хлебцы в старой глиняной печи; они у меня вкусные получались. Еще у нас была коза; она давала молоко, но мы не могли ее как следует накормить, и она стала давать меньше молока.

Как-то за завтраком я заговорила с бабушкой о том, что пришло мне в голову этой ночью.

Мы сидели втроем за столом, а перед нами стояли миски с кушаньем, которое мы называли «голубое небо с утопленниками» — в ту зиму оно частенько бывало у нас на столе. Оно состояло из воды, подкрашенной снятым молоком, которое мы покупали по дешевке у фермера; забеленную таким образом воду кипятили и крошили туда кусочки хлеба. Жидкость получалась голубоватого оттенка, а хлеб всегда тонул, опускаясь на дно миски, — вот мы так и прозвали это блюдо.

— Бабушка, — сказала я, — пора мне что-нибудь приносить в дом.

Она отрицательно покачала головой, но я заметила грустное выражение ее глаз. Мне было почти тринадцать. Где это слыхано, чтобы девочка моих лет, не будь она внучкой бабушки Би, жила в праздности, словно леди? Бабушка знала, что надо что-то делать. Джо помочь ничем не мог, но я-то была здоровой и сильной.

— Мы об этом подумаем, — сказала она.

— Я уже подумала.

— И что? — спросила она. — Чего надумала?

Вопрос нелегкий. Можно было пойти на ферму к Пенгастеру и спросить, не нужен ли ему кто ходить за скотиной или на кухню. Так ведь если б ему нужно было, то от желающих бы отбою не было! А куда еще? В какой-нибудь дом к благородным? Сама мысль об этом была мне ненавистна. Вся моя гордость восставала, но я знала, что так надо.

— Это, может, только на время, — сказала бабушка. — К лету я встану как следует на ноги.

Я старалась не смотреть на бабушку, чтоб не признаться ей, что по мне лучше с голоду помирать, чем пойти на такую работу. Но надо было считаться не только с собой, а и с Джо, перенесшим такое несчастье, и с самой бабушкой. Если я пойду работать, они могут поделить между собой мою долю «голубого неба с утопленниками», мою долю картошки и ветчины.

— Пойду наниматься на Трелинкетскую ярмарку на той неделе, — твердо сказала я.

Трелинкетская ярмарка проводилась дважды в год в поселке Трелинкет — в двух милях от Сент-Ларнстона. Мы втроем — бабушка, Джо и я — раньше всегда туда ходили. Для нас это было праздником. Бабушка особо тщательно укладывала свои волосы, и мы гордо шли сквозь толпу. Она всегда брала с собой свои снадобья и предлагала лоточнику, который с готовностью брал все, что бабушка ему приносила. А после она покупала нам по имбирному прянику или еще какой-нибудь гостинец. Но в этом году продавать нам было нечего, да и Джо не одолел бы двух миль. Все переменилось.