Я была рада, что она доверила мне то, о чем она никому на свете больше не рассказывала.

Никогда не забыть мне тех минут, когда мы стояли бок о бок, в гребнях и накидках, а рядом не сочетающиеся со всеми этими горшочки и травы. Снаружи по-прежнему доносились звуки выстрелов.

Я проснулась от лунного света, хоть к нам в домик его проникало немного. Вокруг стояла непривычная тишина. Я уселась на полке и стала соображать, что же не так. Ни звука. Ни дыхания Джо, ни бабушкиного. Я вспомнила, что бабушка ушла помогать при родах. Она часто так делала, и мы обычно не знали, когда она вернется домой, так что это было не удивительно. Но где же Джо?

— Джо! — сказала я. — Джо, ты где?

Я всмотрелась туда, где он обычно лежал. Его там не было.

— Голубчик! — позвала я.

Никакого ответа.

Я спустилась вниз по лесенке. На то, чтобы осмотреть домик, не понадобилось и минуты. Я прошла в кладовку, но Джо не было и там, а мне вдруг вспомнилось, как я была тут в последний раз, когда бабушка уложила мои волосы, воткнула в них испанский гребень и набросила мантилью. Мне вспомнились звуки выстрелов.

Неужели Джо настолько спятил, что отправился в лес искать раненых птиц? Он разум потерял, что ли? Ведь как зайдет в лес, так сразу станет нарушителем закона, а если его поймают… В это время года нарушение границ поместья считалось преступлением вдвойне.

Я гадала, давно ли он ушел. Открыв дверь, выглянула наружу и поняла, что время, должно быть, за полночь.

Я зашла обратно в домик и уселась, не зная, что делать. Какая жалость, что нет бабушки! Мы бы поговорили с Джо, втолковали бы ему, какой опасности он подвергается, совершая такое безрассудство.

Я ждала и ждала, а бабушка все не приходила, и Джо тоже. Я наверняка просидела так больше часа, а потом не выдержала, оделась и, выйдя из домика, направилась к лесам аббатства.

Стояла прекрасная тихая ночь. В лунном свете все казалось таинственным, чарующим. Мне вспомнились Шесть Девственниц. Лучше б мне идти сейчас посмотреть на эти камни, чем искать Джо.

В воздухе было прохладно, но я радовалась этому и всю дорогу до леса бежала. Остановившись на опушке леса, стала думать, что делать дальше. Позвать Джо я не осмеливалась, потому что если неподалеку есть егери, они могут услышать. Но если Джо ушел глубоко в лес, мне будет не так-то легко его найти.

Джо, думала я, ну что ты за дурак! Ну на что тебе сдалась эта одержимость, ведь она тебя ведет прямиком к беде… к большой беде.

Я остановилась у дощечки, на которой, как я знала, было написано «Частные владения» и говорилось, что те, кто нарушит границу этих владений, будут преследоваться по закону. Таких табличек понатыкали по всему лесу.

— Джо, — прошептала я и тут же испугалась, не слишком ли громко сказала. Я чуточку углубилась в лес и подумала, что это глупо с моей стороны. Лучше мне вернуться домой. Может, он уже там.

Мне представлялись ужасные картины. Вдруг он нашел раненую птицу? Вдруг его поймали с этой птицей? Но если он дурак, зачем же мне-то быть дурой? Мне надо вернуться в домик, залезть наверх и спать. Я ничего не могу сделать.

Но уйти из леса было нелегко, потому что я в ответе за Джо, я должна за ним присматривать. Никогда бы себе не простила, если бы его предала.

И я молилась, чтобы с моим братом не случилось ничего плохого. Мысли о молитве обычно возникали у меня только тогда, когда я чего-то хотела. Я всерьез молилась тогда всем своим существом и ждала, что мне ответит Господь.

Ничего не произошло, но я все стояла и надеялась. Я оттягивала возвращение домой: что-то говорило мне — не будет Джо в домике, когда я туда вернусь. И тут я услышала какой-то звук. Я напряглась, прислушиваясь, — это скулила собака.

— Голубчик! — прошептала я, но, видно, сказала громче, чем думала, потому что мой голос разнесло эхом по всему лесу. Шуршанье травы и кустов, и вот он появился, кинулся ко мне, поскуливая и глядя на меня снизу вверх, словно хотел что-то сказать.

Я опустилась на колени.

— Где он, Голубчик, где? Где Джо?

Пес отбежал чуть-чуть, остановился и посмотрел на меня, и я догадалась, о чем он пытается мне сказать: Джо где-то в лесу, и он меня может к нему отвести. Я пошла за Голубчиком.

Увидев брата, я остолбенела от ужаса. Я неподвижно стояла и смотрела на Джо и на огромный капкан, крепко держащий его ногу. У меня не было в голове ни одной мысли, так велико было моей отчаяние. Джо, Джо попался в запретном лесу, да еще в ловушку, поставленную на человека.

Я попыталась разомкнуть жестокую сталь, но она не поддавалась моим жалким усилиям.

— Джо, — зашептала я.

Голубчик скулил и терся об меня, глядел на меня, призывая на помощь, но Джо был без сознания.

Я изо всех сил разжимала проклятые зубцы, но не могла ничего сделать. Меня охватила паника; надо высвободить брата, пока его не нашли. Если он будет жив, они станут его судить. Сэр Джастин не знает пощады. Если он будет жив! Он должен жить. Я одного только не перенесу — если Джо умрет. Что угодно, только не это, потому что, пока он жив, я всегда могу сделать что-нибудь, чтобы его спасти. Я что-нибудь придумаю.

Ты всегда можешь сделать что хочешь, если хорошенько постараешься — так считала бабушка, а я верила всему, что она мне говорила. И вот теперь, столкнувшись с трудностью, с самой важной задачей, которую мне когда-либо доводилось решать, я ничего не могла сделать.

Мои руки кровоточили. Не зная, как разжать эту ужасную штуку, я пустила в ход все свои силы, и все напрасно. Нужно найти другой выход. В одиночку такой капкан не открыть. Мне нужна помощь. Надо привести бабушку. Но бабушка, при всей своей мудрости, уже старая. Сможет ли она что-нибудь придумать? Она может все, заверила я себя. Хватит терять время. Надо вернуться к бабушке.

Голубчик глядел на меня выжидающе. Я погладила его и сказала:

— Останься с ним, — а потом кинулась бежать.

Я никогда еще не бегала так быстро, но как же долог показался мне путь до дороги! Я все время прислушивалась, не раздаются ли голоса. Если егеря сэра Джастина найдут Джо до того, как я спасу его, это будет ужасно. Я представила, как жестоко обойдутся с моим братом, как его высекут и сошлют на каторгу.

Когда я вылетела на дорогу, из груди моей вырывались звуки тяжелого, словно рыданье, дыхания. Может, потому я и не услышала шагов, пока кто-то чуть не наткнулся на меня.

— Привет, — произнес чей-то голос. — Что стряслось?

Я узнала голос — голос врага, того, которого называли Кимом.

Нельзя чтоб он меня схватил; нельзя, чтоб он узнал, подумала я; но он побежал, а ноги у него были подлинней моих.

Ким схватил меня за руку, повернул к себе лицом и присвистнул.