Вход охраняли несколько человек – все из полиции, пограничников не было. На красном мраморном полу лежали в ряд три пистолета: два девятимиллиметровых «иерихона» и бельгийский «ФН». Одна из констеблей, видимо, заметив удивление на лице Бен-Роя, ткнула дубинкой в объявление у двери, в котором перечислялись предметы и действия, запрещенные внутри храма. Из восьми пунктов только напротив слов «огнестрельное оружие» стояло слово «категорически».

По уставу полицейские не должны выпускать личное оружие из поля зрения, но в данном случае, видимо, взяли верх соображения дипломатии. Бен-Рой сомневался, что его коллеги пошли бы на такую любезность в месте молитвенного поклонения арабов. Хотя, с другой стороны, армяне не имеют обыкновения обстреливать полицейских и бросать в них камни.

Бен-Рой вынул из кобуры свой «иерихон» и положил рядом с другими пистолетами, выключил мобильник и, перешагнув через ленту, вошел в храм. Даже при распахнутых деревянных дверях и поднятой завесе входа внутри царил полумрак. Четыре огромные колонны, толстые, как стволы секвойи, уходили ввысь, под куполообразную крышу. Повсюду висели медные лампады, десятки лампад. Они свисали с потолка на длинных цепях и поблескивали в воздушном пространстве собора, словно миниатюрные космические корабли. Золоченые иконы, огромные, потемневшие от времени живописные полотна, толстые ковры и замысловатые орнаменты из белой и синей плитки на стенах – все это производило впечатление не места поклонения Богу, а огромного, забитого товаром антикварного магазина. Бен-Рой, оглядываясь и стараясь сориентироваться, мгновение постоял, вдыхая мускусный аромат благовоний. Ищейка с проводником работали в часовне слева от него, а затем направились к двери в правой стене. За ней, словно всполохи стробоскопа, сверкали вспышки фотоаппаратов и слышались приглушенные голоса.

– Очень любезно с вашей стороны, Арие, что вы все-таки явились.

В дверях стоял лысеющий плотный мужчина.

Знаки различия на его синей полицейской форме – лист и двойная розетка – свидетельствовали о том, что он ницав мишне, начальник Моше Гал, глава полицейского участка Давида. С ним был его заместитель старший суперинтендант Ицхак Баум и первый сержант Лея Шалев, пышногрудая, широкобедрая женщина в синей форме. Шалев кивком поздоровалась, Баум – нет.

– Прошу прощения, сэр, – начал Бен-Рой, становясь рядом с Шалев. – Я был в «Хадассе». А потом попал в пробку…

Гал махнул рукой, отметая объяснения.

– С ребенком все в порядке?

– Судя по всему, да. Спасибо, сэр.

– А вот про нее этого не скажешь, – вставил Баум.

Они находились в длинном, застеленном коврами помещении – более простом и не так богато украшенном, как основное помещение собора. Сводчатый потолок потрескался и был покрыт плесенью. С одной стороны находились составленные штабелем складные стулья, с другой – служивший алтарным престолом застеленный тканью большой стол. Спереди ткань была приподнята, обнажая пространство внизу. Два эксперта-криминалиста в стерильных перчатках и белых комбинезонах ползали с пинцетами и пакетами для улик. Двое других опыляли предметы в поисках отпечатков пальцев. Биби Клецман, фотограф из Русского подворья, стоял на коленях и щелкал своим «Никоном D-700»; вспышки аппарата освещали внушительный зад доктора Абрама Шмеллинга, патологоанатома по вызову, который целиком скрылся под столом.

Бен-Рой не сразу рассмотрел объект всеобщего внимания. Лишь присев на корточки, опершись локтями о колени и слегка отклонившись в сторону, он получил удобный угол обзора и увидел тело. Женщина, тучная, лежит на спине. Освещена полицейской галогеновой лампой, выглядит старой, по крайней мере пожилой, судя по седым волосам, старше среднего возраста, хотя определить трудно, поскольку находится в шести метрах и ее практически всю загораживает крупная фигура Шмеллинга.

– Утром нашла уборщица, – пояснила Лея Шалев. – Собралась пропылесосить, подняла покров и вот… – Она махнула рукой в сторону престола. – Не иначе подняла своим криком всю округу. Сейчас у себя дома, здесь же, на территории. Ее опрашивает одна из девушек-патрульных.

Бен-Рой кивнул, наблюдая, как патологоанатом, изучая труп, ерзает вокруг тела в тесном пространстве под столом. В голове возникла неприятная ассоциация: медведь исследует, что у него на обед.

– Выяснили, кто она такая? – спросил он.

– Ни малейшего представления, – ответила Шалев. – При ней ни бумажника, ни документов.

– Уж точно не топ-модель Бар Рафаэли, – хмыкнул Баум.

Шутка отдавала дурным вкусом, и никто не рассмеялся. Шуткам Баума вообще никогда не смеялись, считая его полным кретином.

– Один из охранников в привратницкой полагает, что видел, как она входила примерно в семь часов вчера вечером. Сейчас его допрашивают, – продолжала Шалев. – А уборщица обнаружила ее в восемь утра. Таким образом, мы располагаем хотя бы приблизительными временными рамками.

– Что-нибудь еще определенное?

– Пока нет. Сейчас дело за Шмеллингом. Пока он не закончит, нам не подойти.

– Еще бы, – пробормотал Гал.

Бен-Рой снова посмотрел под стол и поднялся.

– Я видел у входа монитор системы наблюдения.

– У них камеры по всей территории, – подтвердила Шалев. – Сейчас занимаются отбором отснятого материала. Я велела Пинкасу поработать в Кишле нашими камерами. Этот тип где-нибудь да засветился в кадре, и тогда мы вычислим негодяя.

– Напоминает тель-авивскую маршрутку шерут, – вставил Баум.

Все повернулись в его сторону, ожидая разъяснений.

– Ждешь не дождешься – нет ни одной, а затем приходят сразу две.

Шутка – а это была шутка – обыгрывала тот факт, что после трех лет без единого убийства в стенах Старого города команда Кишле получила на протяжении двух недель сразу два. Десять дней назад на улице Аль-Вад в Мусульманском квартале убили учащегося иешивы[20]– ударили ножом в живот. И теперь вот это.

– Мы и так на пределе, – заявил Баум. – Надо бы позвать ребят из Русского подворья.

– Справимся, – раздраженно проворчал Гал и посмотрел на Шалев. Та кивнула.

Городские полицейские участки не питали друг к другу любви, особенно Кишле и Русское подворье. Достаточно уже того, что им приходилось довольствоваться одним полицейским фотографом. И шеф Гал не собирался пускать чужую команду детективов на свою территорию.

– Мне надо возвращаться, – объявил он, посмотрев на часы. – Совещание в ратуше на площади Сафра. Пожелайте мне удачи.

Он наглухо застегнул молнию куртки. Кроме знаков различия, на ней с левой стороны красовалась золотая заколка в виде меноры – семиствольного подсвечника: президентская награда за отличную службу.

– Мне нужен результат, Лея, и как можно быстрее. Журналисты накинутся на это дело.