– Как вы думаете, на выходных будет хорошая погода? – спросила я.

– Псмотрм, – буркнул он.

Явно смысла не было допытываться иного ответа. Я сдалась и стала глядеть в окно, вытирая запотевшее стекло рукавом. Конец октября, в это время дня уже было темно как ночью. Эсме сказала, что Лонгкросс где-то в Озерном крае. «Прекрасные охотничьи угодья», – сказала она. И я, уставившись в окно, различала между массивными горбатыми горами стеклянные, залитые лунным светом озера – мелькнут на миг и скроются, словно играя в прятки. Не знаю, как долго мы ехали (на приборной доске не было часов, наручных часов я не носила и мобильник, разумеется, не брала с собой). Вряд ли намного больше часа, но казалось – вечность. Молчание становилось все громче, давило так, что хотелось заорать. Нервы натянулись, вот-вот лопнут. Но как раз в тот момент, когда я поняла, что больше не вытерплю и надо попросить водителя остановиться, в темноте замерцало что-то вроде маяка. А затем вдали проступило целое созвездие огней, словно в черном океане холмов плыл гигантский лайнер.

Если бы в машине у меня была компания, если б мы болтали, если б радио было включено, то сам вид Лонгкросса вновь насторожил бы меня. А так, после часа в темноте с немым егермейстером, я не почувствовала при виде приближавшегося света ничего, кроме облегчения.

В тот момент мне и в голову не пришло, что это – часть плана.

Глава 7

Генри ожидал нас в эдаком отделанном панелями холле, стоя спиной к ревущему в камине огню.

Он был один, только двое ленивых лабрадоров дремали на коврике у очага.

Я сразу почувствовала облегчение – значит, не придется прямо сию минуту знакомиться с родителями, – расслабилась чуть. И хозяин, и эта большая комната казались очень приветливыми, улыбка Генри была теплой, как огонь, золотые волосы блестели. Генри надел свитер-регби с длинными рукавами и джинсы необычного красного цвета. Не то чтобы он выглядел красивее, чем в школе, – ему, наверное, единственному в СВАШ черный тюдоровский плащ был к лицу, – но он выглядел как-то иначе. Более взрослым. Он и в этой комнате был на своем месте, как в СВАШ.

И холл оказался не столь грозным, как мне заранее представлялся Лонгкросс. Стояли рядами сапоги и прогулочные трости и удочки, к стене прислонялся водолазный костюм – никто тут не наводил специально порядок. На стенных панелях висели пожелтевшие гравюры, на которых старомодно одетые люди занимались старомодными видами спорта, включая «ОХОТЪ СТРЕЛЬБЪ РЫБАЛКЪ», разумеется. И над головой Генри непременные оленьи головы таращились стеклянными глазами.

Генри завидел меня:

– Грир!

Он пошел мне навстречу и расцеловал в обе щеки – это были не те дурацкие поцелуи в воздухе, как частенько у воображающих себя аристократами, а самые настоящие, губами по коже. Такое приветствие несколько меня удивило, ведь раньше он вовсе не прикасался ко мне – только в тот раз руку тронул.

– А где все? – спросила я.

– Переодеваются. Иди скорей, согрейся. Жаль, что так зверски холодно. – Он проворно потер ладонью о ладонь. – Но для охотъ в самый раз.

Генри обернулся к егермейстеру, почтительно маячившему за моей спиной.

– Ага, Идеал, вижу, ты благополучно доставил мисс Макдональд.

Идеал – хотите верьте, хотите нет, такую он носил фамилию – снял твидовую кепку (выходит, она к голове не была приклеена) и коротко кивнул седеющей и лысеющей черепушкой.

Генри улыбнулся мне:

– Заболтал он тебя, Грир?

Не очень-то я понимала, как на такое ответить, но, к счастью, ответа никто не требовал. Генри повторил тот же вопрос, обращаясь к самому егермейстеру:

– Идеал, ты заболтал по дороге мисс Макдональд?

Егермейстер поскреб подбородок и выдал фирменное «Псмтрим».

Генри захохотал, запрокинув голову, обнажая напоказ все свои белоснежные зубы, и даже Идеал вроде бы готов был ради своего хозяина выдавить намек на улыбку. Очевидно, это у них старая шуточка.

– Хорошо. Проверь ружья на завтра, ладно, Идеал?

Идеал снова кивнул и скрылся. Генри обернулся ко мне:

– Слушай, ты лучше иди сразу наверх, а то опоздаешь. Ты же не против одеться к ужину?

А какие еще варианты? Выйти к ужину голой? Не очень-то я в этом разбиралась, так что ответила только:

– Не против.

– Отлично. Мы соберемся выпить в гостиной в семь тридцать, обед в большом зале ровно в восемь.

Я так и замерла.

– А это — не большой зал?

– Нет, что ты, – усмехнулся он. – Это обувная.

Пока я переваривала тот факт, что в Лонгкроссе обуви жилось просторнее, чем нам с папой в Манчестере, Генри коснулся звонка – словно в «Госфорд-парке»[7], – и явилась женщина средних лет.

– Бетти, проводи мисс Макдональд в ее комнату. Где ее разместили?

– В «Лоутере», сэр. – Выговор у горничной был в точности как у Идеала.

– В «Лоутере». Там растопили?

– О да, сэр. Теперь все в сборе, сэр?

– Все. Хочешь чаю, Грир?

– Убить готова! – с благодарностью ответила я.

Его улыбка слегка померкла. Наверное, я выразилась недостаточно аристократично?

– Чай в комнату, Бетти!

Я отметила, что Бетти не причитается ни «пожалуйста», ни «спасибо». Но женщину это, похоже, ничуть не задевало.

– Хорошо, сэр.

Она отступила в сторону и вытянула руку, словно указывая мне путь, – похоже, пропускала меня вперед, хотя я и не знала дороги. Видимо, так по иерархическим соображениям полагалось.

Я наклонилась взять чемодан, но Генри движением руки остановил меня.

– Не трогай, – сказал он. – Я распоряжусь, чтобы тебе принесли его наверх.

Оказывается, аристократы сами свои вещи не носят. Я начала помаленьку входить в образ, особенно когда Генри взял мою руку и слегка пожал.

– Добро пожаловать, – сказал он. – От всего сердца. Я так рад видеть тебя здесь.

Моя комната – «Лоутер» – была великолепна. Очень красивая и просто огромная. Словно лучшие апартаменты лучшего отеля, какой вы только сумеете вообразить. Я обошла ее кругом, и на это потребовалось немало времени.

Там стояла невероятная кровать из темного дерева с тяжелым пологом розового цвета и такой же постелью. Стены, похоже, были обиты тканью вместо обоев, и на этом материале как по трафарету нанесены совсем бледные золотые листья. На полу ковры – прямиком из «Аладдина». Нижняя часть окон прозрачная, выше – цветное стекло. Очаг такой древний, что на нем даже была обозначена дата – 1590. И знаете что? В нем уже горел веселый огонь. В отличие от гостиничных номеров, тут не было телевизора – по правде говоря, за все время в Лонгкроссе я ни разу телика не видела.