засмеют. Ерундой какой-то занимаюсь. Не нужны эти старые вещи никому. Их оставили, все равно что выкинули. Но ведь тете Римме этого не втолкуешь.

Тетка Римма обладала удивительным упрямством по части приличий. Невозможно было ей объяснить, что синие волосы у девочки-подростка – это вовсе не ужас и катастрофа, а всего лишь легкое колорирование. И что мальчики в легких тапочках в лютую русскую зиму – это не сумасшедших выпустили на прогулку, а просто так модно. И это что касалось внешнего вида, с правилами поведения было все еще строже. Тут уж тетушка стояла насмерть.

– Чужое – это всегда чужое, – втолковывала она своим обожаемым внучатам. – Даже спичечный коробок, даже упаковка жвачки, хотя приличным девочкам, Фима, и не рекомендуется жевать жвачку, тем более в общественных местах… Нельзя присваивать себе чужую собственность, если не хотите, чтобы потом люди присвоили бы себе вашу.

В общем, нечего было и думать, чтобы оставить пуфики и журналы без уведомления о том их владельцев. И на помойку их снести теперь было невозможно. Тетушка Римма с утра уже успела оповестить соседей, что пуфики и журналы находятся у них. Значит, если вдруг будущие владельцы и наследники заявятся за своим имуществом, это имущество им нужно будет предоставить.

– Уф! И дернула же меня нелегкая тащить это старье к себе в квартиру. Пусть бы валялись там, где их и оставили.

В задумчивости Фима брела по улице, как вдруг услышала:

– А ты и правда дочка Толи?

Она оглянулась и увидела презабавное существо, маячащее над соседским забором. Лохматая давно не чесанная шевелюра, загоревшая дочерна и облупившаяся от солнца кожа лица, заскорузлые руки и неопрятная одежда – все это выдавало любителя выпить и поспать на природе. Мужику могло быть и сорок, и пятьдесят, и все шестьдесят, выглядел он как-то неопределенно, а разглядеть его черты мешал толстый слой грязи, который покрывал его физиономию. Хотя мужчина был рослый и сложен хорошо, если бы не водочные пары, которыми от него разило за километр, всем был бы хорош.

Надо сказать, что среди чистеньких, аккуратненьких, а порой и богатеньких домиков на этой улице затесалась парочка-другая маргиналов. И вот на участке одного из них и обитала эта фигура.

– Так чего… Правда? Дочка?

Фима подумала и кивнула.

– А твой отец мне денег должен был! – обрадовался мужик.

Судя по его виду, деньги он был должен сам и всем вокруг. Но Фима уже просчитала эту несложную схему. Мужик хотел нажиться на наивной дочке богатенького соседа. Что же, если это будет платой за новую информацию, то она согласна.

– И сколько же папа вам задолжал?

Мужик прикинул ее кредитоспособность и решил, что тут особо не поживишься.

– Да чего уж теперь! На помин его грешной души дашь хоть сколько-нибудь, и будем в расчете.

– Дам, конечно, дам! Но почему грешной? В чем же таком мой папочка провинился?

– А то ты сама не знаешь!

– Мы с папой почти не общались.

– То-то и хорошо, что не общались. Уж научил бы он тебя плохому, родная ты моя.

– Чему же?

– Ты хоть знаешь, как твой отец деньги заработал?

– У него фирма была… бизнес.

Говорить приходилось осторожно, потому что Фима, положа руку на сердце, понятия не имела, чем же промышлял ее бывший сосед.

Но, к счастью, выпивоха и не собирался ее экзаменовать.

– Это уже потом у Толи и фирма, и бизнес появились. А начинал он с того, что отправлял глупышек вроде тебя в бордели Европы. И неплохо на тех девочках зарабатывал. Ну, потом его дельце у него опытные люди отжали, но он недолго горевал, стартовый капиталец у него уже накопился, он киностудию организовал, на которой такие же доверчивые дурочки в порнушке снимались.

У Фимы даже челюсть отвисла. Они про одного и того же человека говорят? Вот уж никогда бы не подумала, что тихий и респектабельный дядя Толя в прошлом король порноиндустрии.

Но вслух лишь выдавила из себя:

– И что же тут такого? В те годы многие так зарабатывали. Папа никого не убивал и насильно ни к чему не принуждал.

– Только просто на одной порнушке много не заработаешь, твой папочка фантазию проявил. Количество и состав актеров, участвующих в съемке, все время менял. Инструментарий всякий разный в кино вводил.

– Эй! А вы-то откуда это знаете?

– Я сам у него в кино снимался!

– Вы?!

Изумление Фимы можно было понять. Вряд ли кому-то в голову могло прийти соблазниться этим чудом, от которого попахивало болотом и кое-чем еще похуже.

Но мужик явно обиделся:

– В этом доме съемки и велись. И твоя мать может это подтвердить.

– Что? – задохнулась Фима. – И мама тоже… снималась?

– Она нет, но с твоим отцом они из-за этих съемок и развелись. Твоя мать ворвалась в съемочный павильон как раз в тот момент, когда у нас жаркая сцена с тремя сестричками намечалась. Ох, и орала же она. А потом развелась. Твой-то папенька ей впаривал, что серьезный бизнес у него. А когда она этот бизнес увидела, то терпеть не стала. Не посмотрела, что ты совсем крохой была, развелась с муженьком и тебе с ним общаться запретила.

– Теперь понятно, почему так случилось.

– Ну, а Толя еще какое-то время свою порноиндустрию покрутил, а когда конкуренция стала слишком велика, на что-то другое переключился.

– На что?

– Этого я не знаю. Но не думаю, чтобы что-то хорошее. Гнилой он был человек, твой папаня. Вот и мне денег задолжал, хотя у меня у самого дыра в кармане.

И это вряд ли было метафорическим сравнением.

Фима дала ему немного мелких денег, которые завалялись у нее в сумочке для оплаты проезда, и сверху добавила тысячу, больше у нее наличных не было.

– Вы не знаете, где ваши соседи Андрей с Ирой?

– Так уехали они.

– Куда?

– Отдыхать укатили.

– Странно, а Марина сказала, что они дома.

– Врет или ошибается.

– Она моего папу хорошо знала. Наверное, ее муж с ним дружил.

– Какой муж? Сроду у Маринки ни мужа, ни детей не было.

Фима с сомнением покосилась на него. Совсем мозги пропил! Нельзя же так!

– А как вас зовут?

– Стасом меня зовут. Кстати, если хочешь, заходи ко мне как-нибудь в гости, я тебе кино покажу.

Фима невольно улыбнулась:

– С вашим участием?

– Другого и не держим, – с достоинством отозвался этот странный персонаж.

– Нет, знаете, мне тетя в гости к одиноким молодым мужчинам не позволяет ходить.

– Что? И кино посмотреть нельзя?

– Если только одной и потихоньку.