– Никто не сможет объяснить причины грусти осенью.

– Тебе грустно со мной? – улыбнулась одними губами Фортуна.

– Нет, не с тобой, а с осенью.

– Я люблю осенние парки, где можно пройтись сквозь редеющие кроны воспоминаний дорожками ностальгии и пошуршать бывшими. Какое-то прохладное умиротворение после пожара лета. Листья плавно кружатся в воздухе.

– Будто сама осень, раздеваясь, приглашает на танец, – нарисовались мы живым влюбленным пятном в сумрачном влажном парке.

– Ты неискоренимый романтик. Ну и чего же не танцуешь? Женщина тебя приглашает, – отпускала мою руку Фортуна.

– Не люблю слишком доступных, – задержал я ее ладонь в своей, привлек к себе и поцеловал, как в первый раз. После того, как наши губы обменялись эндорфинами, я согласился: – Я тоже ее начинаю любить, осень.

Вдали работники парка сгребали в кучу листья и сжигали, как запрещенную литературу. Приятно потягивало дымом.

– Каждый лист – это письмо, – подняла Фортуна огромный желтый лист и протянула мне: – Читай! О чем там?

– О чем еще могут быть письма: об увядших чувствах, о прошедшем лете, о скорой зиме.

– Зима – это не так важно!

– А что важно?

– Важно с кем, – остановила меня Фортуна и приподняла воротник моего пальто.

– А вот и почтальон, – махнул я вперед рукой. Навстречу нам шел молодой человек с венком из кленовых листьев на голове.

– Может, у него для нас есть письмо?

– Откуда?

– Из Парижа.

– Почему из Парижа?

– Почему-то дико хочется в Париж.

– Мир подсел на Эйфелеву иглу.

– Хорошая дурь. Там легко потерять голову.

– Была в Париже?

– Нет, но уже хочу. Я по гороскопу Париж. А ты кто по знаку?

– Главная дорога.

– А, вот почему с тобой так легко. Чувствую, до добра это не доведет.

– Хотя бы до Парижа.

Природа с завистью смотрела на наше маленькое счастье. Было заметно, что настроение ее от этого портится. Потихоньку стал накрапывать дождь.

– Только бы не расплакалась, – поднял я голову к верху.

– Не верю я ее слезам, – подставила под капли руку Фортуна.

– Почему?

– Соли не хватает, – попробовала она на вкус то, что поймала, и протянула свою ладошку к моим губам.

– Да, действительно, совсем пресные и ледяные, – попытался я согреть кожу Фортуны своим дыханием.

– Хватит, щекотно, – забрала она руку и сунула ее в мой карман.

– Глядя на танцующие в воздухе осенние листья, я понимаю, что никогда не смогу так же, – произнесла Фортуна, сжимая своей ладонью мою.

– Потому что не хочешь ударить в грязь лицом? – Фортуна ущипнула меня за палец.

– Потому что хочешь танцевать вечно? – исправился я.

– Потому что не хочу танцевать одна, – после этих слов она сделала несколько па, словно ребенок, которому очень хотелось, чтобы его похвалили. Меня хватило лишь на хитрую улыбку, после которой мы погрузились каждый в свое. Фортуне свое надоело быстрее:

– О чем мечтаешь? – разорвала она затянувшееся молчание.

– Не поверишь, нет ни одной мечты.

– А если вот так, – поцеловала она меня в губы.

– Приятно, но мало.

– И все? А что скажешь сейчас? – слились мы надолго в едином поцелуе. Руки мои невольно потекли от талии по ее телу. Одна из них пробралась под пальто к груди. Я почувствовал тепло женского тела.

– Есть мечта? – отобрала Фортуна свои губы и разбавила голубым мои карие глаза.

– Тебе откровенно?

– Да.

– Я мечтаю провести с тобой эту ночь, – не хотел я отпускать ее из своих объятий.

– Ну наконец-то. Теперь тебе есть о чем помечтать, мечтай, это не вредно, – зашуршала она от меня осенней аллеей. Я кинулся догонять мечту.

* * *

Фортуна валялась в постели, пересматривая снимки, которые ей сегодня удалось сделать, когда она гуляла по городу. Какие-то удаляла сразу, другие собирала в альбом. Она старалась подходить к выбору справедливо, не так, как раньше, когда было только два критерия отбора: нравится-не нравится, кое-что выставляла на публику в Интернете. После того как она закончила курсы фотографии для профессионалов, ее отношение к делу (именно так она его называла) стало более осознанным, она пыталась с первого взгляда понять слабые стороны того или другого снимка. Еще один пейзаж полетел в корзину, когда пришло сообщение от Вики.

Подруга, с которой они сидели в школе несколько последних лет за одной партой. После окончания их разбросало по разным университетам, однако, как и прежде, они разгуливали свободно в самых затаенных уголках души друг у друга, поддерживая в трудную минуту, чтобы те, неугомонные, не сбились с пути.

– Посмотрела мой новый альбом про Париж?

– Ага, – отписалась коротко Фортуна, закончив свою прогулку и оставив в покое свои фотографии.

– Ну как тебе?

– Потрясающий город. Только кое-что я на твоем месте сняла бы по-другому. Черт, как я хотела бы быть там на твоем месте, а еще лучше – вместе с тобой.

– Что, совсем не понравились?

– Тебе честно сказать?

– Опять начнешь меня учить?

– Да нет, так, несколько советов.

– Валяй. Немного критики не помешает от специалиста, – иронизировала Вика.

– Ну давай с первых начну: голый пейзаж, надо было что-нибудь поставить туда, за что цепляется взгляд. Понимаешь, о чем я говорю?

– Не тупая, – поставила скобку после этой фразы Вика.

– Причем поставить в одном из зрительных центров. Далее, летящий поезд. Чувствуешь: чего-то здесь не хватает?

– Чего?

– Места, тесно ему, некуда ехать, надо было оставить в кадре место по направлению движения.

Вот этот снимок с башни мне понравился, очень хорош, но можно было повторить его с большей высоты, так как высокая точка съемки дает возможность охватить больше пространства и передать больший объем. Фотография – это кино, это роман, ну не роман, рассказ. У каждой должен быть свой сюжет, – азартно объясняла азы искусства Фортуна.

– А низкая?

– Подожди, я возьму что-нибудь перекусить на кухне. Одну минуту, – оторвалась она от компа.

На кухне она столкнулась с миловидной женщиной, на вид лет тридцати пяти, стройное тело которой стекало бирюзовым ласковым ситцем к самому полу. Лицо с располагающими добрыми глазами в обрамлении густых ресниц, слегка вздернутым носиком, под которым нашли приют теплые пухлые губы, было слегка озадачено. Но эта тревога ничуть не портила, скорее даже наоборот, подчеркивала внутреннюю красоту мыслей. Увидев, как Фортуна наливала молоко в кружку, губы ее вдруг проснулись: