на него глазами, которые утратили на минуту свой цвет и выражение. Шие обратился к рабочим:

— Товарищи, действительно, какой смысл бегать за ним? Не устраивайте скандала. А для тех, кто не понимает по-еврейски, я говорю по-русски: наложите ему во все лопатки и выбросьте вон.

Вперед выступил Илья с палкой в руке.

— Кассир, если ты скажешь еще одно слово в защиту, ты получишь палкой по голове.

Он быстро повернулся к контролеру, открыл дверцу барьера и крикнул:

— Вон отсюда!

Ложки алюминиевые, жестяные, летели в контролера, грязные тряпки попадали ему в лицо. Его толкали, ему наступали на ноги и, наконец, выгнали.

Затем разделили остатки суда.

В столовой шумели, рассказывали и переспрашивали, а подле кассы взволнованно бегал Лондон и, обращаясь к Шие, твердил:

— Столовую закроют; это — во-первых. Инициатива не должна была исходить от Ильи, это — во-вторых. Он, видите ли, желал показать свое геройство, порисоваться... Это ведь низкие, дикие инстинкты, я вас спрашиваю, я вас спрашиваю...

Шие углубился в свои квитационные книжки. Лондон поднес к его глазам руку и с подкупающей серьезностью сказал:

— Зачем держат этого Илью?.. Человек, у которого только отрицательные стороны... Я спрашиваю, что он создал?.. Во всяком случае недостатков в нем больше, чем достоинств, значительно больше...

Шие хотелось молчать; разве он не. знает, что Лондон только и делает, что критикует действия бундовцев, разве он не знает, что Лондон, не выступая открыто против Бунда, готов всегда насмехаться над бундовцами, подмигивая при этом одним глазом.

Как бы нехотя, Шие отвечает:

— Товарищ Лондон, что вы мне рассказываете про недостатки. Нет человека без недостатков.

— Ну, ну...

— Не «ну, ну», а да, да. Если вы хотите, то я вам скажу, что во всем мире нет человека без недостатков. Если прощупать вас, тоже можно обнаружить, что вы не «цадик 8 в шкуре»... Может вы хотите выслушать, что я расскажу о вас.

— Это уж слишком с вашей стороны... Мы говорим об Илье. В литературе он бы наверное выглядел отрицательным типом.

— Так говорят гимназисты...

— Над вами будут смеяться.

— Смеяться? На здоровые, кто хочет, пусть смеется. Вы видите человека, товарищ Лондон, только внешне, вы судите по форме, а не по сути... Человека надо брать глубже. Посмотреть, что делается внутри его... Что вы знаете об Илье? Он постоянно подставляет свои плечи под опасность, а вы сидите на печи и высказываете свои оценки.

Шие казалось, что хорошие слова, сказанные об Илье, изменили и отношение к нему. Илья стал ему ближе, и Шие решил, что Илье можно доверить значительно больше, нежели он раньше думал.

— Послушайте, Шие!..

Кто-то открыл дверь. Лондон, не желая никого впускать, сунулся было закрыть ее, но удивленно остановился:

— Лия, что вы здесь делаете?

Он почувствовал себя лишним и ушел.

Лия с радостью сказала:

— Весь город уже знает про контролера... Очень хорошо сделали. Молодцы! Я спешила, думала, что я тоже чем-нибудь помогу. Тянуло сюда... Хорошо сделали... В этом смысле ваша организация имеет большой плюс... Расскажите подробнее, Шие, расскажите! Бросьте свои квитанции и поднимите глаза!

НЕМЕЦКИЕ ВСАДНИКИ

В рабочей столовой происходило экстренное и секретное заседание бундовского комитета. Дверь канцелярии была заперта, и товарищ с седой головой, тот, который был докладчиком в студенческом союзе, расхаживал по комнате, радостно улыбаясь. Он говорил о важном предложении, которое он хочет внести, и, как с добрым другом, ему трудно было расстаться с этим предложением.

— Петицию в социал-демократическую фракцию парламента... Про все злодеяния...

— Петиция от всех социалистических партий.

Все было взволнованы, все были уверены, что здесь творится большое, ответственное дело, и поэтому, как заржавленный гвоздь, всех уколол сухой, рассчитанный вопрос:

— И что это даст?

— Что это даст?

— Товарищ Шие... Вы?..

Больше никто ничего не нашел нужным сказать. Не потому ли, что воем стало ясно, что это не поможет? Илья восхищенно поддержал Шию. У него с Шией в последнее время установились хорошие отношения, и они считали, что нужно помогать друг другу.

— Вопрос столь же наивен, как и вся затея. Это поможет, «как мертвому банки».

Седоголовый докладчик стал еще поспешнее, чем прежде, расхаживать по комнате.

— Вопрос, как и ответ, несколько глуповат и туп — чего здесь больше, пусть скажет Шие. Но то, что в этом больше организованности и тактики, чем в, нападении на контролера, — это мог бы уже понять даже товарищ Илья. Правда?.. Ну что ж!.. Голосовать будут члены комитета.

— А протествовать будут только простые смертные...

Илья встал, как бы желая выразить свою готовность к протесту. Он хотел показать, что он не случайно вместе с Шией.

Человек с седой головой остановился посреди комнаты, положил руку на стол и сказал:

— Теперь, товарищи, второй вопрос. Шие придлагает принять меры против голода. Я считаю, что безусловно необходимо отправить демонстрацию женщин к коменданту... Это правильно. Можно согласиться...

Илья с Шией организовали женщин рабочей столовой. В студенческом союзе Лия уговаривала девушек:

— Необходимо притти... Дать себя топтать немецким сапогам!.. Вы бесспорно должны притти, товарищи!

Считанные дни оставались до демонстрации, но женщины возбужденно кричат и шумят: нельзя ждать условленного дня! Кто его определил? Они сами пойдут. Два дня уже не дают хлеба. Дети хотят есть, да и матери голодны.

С каждым днем возрастают злоба и отчаяние.

— Идемте, бабы, разобьем им все окна... Смерть или хлеб... что нам терять?

Кто-то пробует утихомирить:

— Сами мы ничего не достигнем, нужно итти с поляками вместе.

— Что вы нам говорите о поляках!.. Каждая мать пойдет кричать и царапать глаза... Польские тоже пойдут. И у них столовая закрыта.

Все собрались у дверей столовой, но не захотели отведать обычной похлебки.

— Сгори она! Водой мы успеем насытиться... Идемте, идемте!..

Польская рабочая столовая была заперта, у дверей толпилось много народу. С пустыми котелками, заламывая руки, стояли и твердили: что будет? Растянуться на земле и умереть? Иезус Христус, что это будет? Целую неделю закрыта столовая, ежедневно они с пустыми руками возвращаются домой.

На минуту затихло. Показались женщины, еврейские женщины. В их походке, во всех движениях чувствовалась взволнованность и раздраженность. На смешанном польско-белорусском языке женщины кричали:

— Матери, наши дети сохнут от голода, идемте, вырвем коменданту глаза.

Несколько минут стоял озлобленный гул, потом вырвались крики:

— Два дня без хлеба!

—