«Всякий раз, когда звонит телефон, – сказала она как-то Ребекке, – я с ужасом жду, что это будет Доротея, которая скажет, что ты погибла от рук бандитов или во время землетрясения. Или подцепила смертельную болезнь, когда пила грязную воду».

Нельзя сказать, что Майя тревожилась совсем уж попусту. Однажды в Ребекку стреляли во время поездки в Африку, хотя она ни словом не обмолвилась об этом сестре. И у нее не раз бывали проблемы с паразитами.

Два года назад она упала с лестницы в доме Доротеи и сломала руку. Когда Майя пришла к ней в больницу, Ребекка многозначительно намекнула ей: «Я не получила ни единой травмы во время своих командировок. Дом – вот по-настоящему опасное место».

Дензел мчался по темным улицам с пистолетом в руке. Ребекка понятия не имела, за кем он гнался и с какой стати, – да ее это, собственно, и не беспокоило.

– Ты снова фыркнула, – заметил Брент, не отводя взгляда от экрана телевизора.

– Уж прости, что еще живу.

Схватив пульт, он выключил на время звук.

– Что не так?

Она немного повернулась, чтобы видеть его лицо.

– Что, если мы поженимся и произойдет что-нибудь ужасное?

– Ты сказала, что не хочешь замуж.

– Чисто гипотетически. Что, если Дот умрет? Или, например, твоя сестра? Ты тоже отмахнешься от этого с привычной легкостью?

Несколько долгих секунд он молча смотрел на нее. Затем устало потер ладонью лоб. Наконец-то ей удалось достучаться до него, подумала Ребекка.

– Конечно, нет, – мягко заметил он. – Что бы ни случилось, мы всегда будем поддерживать друг друга. Мы с тобой замечательная пара, Бек, – он сжал ее руку. – Мы будем делать наше дело, пока не умрем от старости. Что я всегда ценил в тебе… в нас обоих… это способность не сдаваться, что бы там ни творилось вокруг. Мы с тобой бойцы, поэтому DIDA подходит нам как нельзя лучше, – наклонившись, он легонько поцеловал ее. – Я люблю тебя, Ребекка. Неужели ты еще не поняла?

Она кивнула, и Брент бережно обнял ее. Положив голову ему на плечо, она вдруг представила, что прижимает к груди здорового, доношенного ребенка Майи. Боль утраты была такой острой, что у нее перехватило дыхание.

Дернувшись, она высвободилась из объятий Брента.

– Что с тобой? – спросил он.

Она встала, нервно потирая руки. Комната казалась слишком холодной, а телевизор звучал слишком громко.

– Не знаю, что со мной сегодня, – заметила Ребекка. – Прости, что отвлекаю. Пойду-ка лучше на балкон покурю.

– Поставить на паузу? – спросил Брент, кивая в сторону экрана.

– Не нужно, – покачала она головой. – Я все равно не могу сосредоточиться.

Прихватив сигареты и зажигалку, Ребекка вышла на балкон и присела на стул, с которого открывался превосходный вид на гавань. Ей хотелось стряхнуть с себя это странное чувство невосполнимой потери. Небо над ней сияло звездами, и такие же огоньки мерцали внизу – на лодках, выстроившихся вдоль пирса. Брента тоже можно понять, подумала Ребекка, зажигая сигарету. Она нечасто давала волю нервам, но сегодня будто Майя забралась к ней в голову, и она никак не могла выставить ее прочь.

Пожалуй, Майе и Адаму пришло время подумать о приемных детях. Майя с радостью пошла бы на этот шаг, но Адаму отчаянно хотелось своего, биологического ребенка. В любом случае из него получится великолепный отец – из тех, что готовят своим детишкам оладьи в виде разных зверьков. А Майя будет наблюдать за ним с улыбкой обожания. Адам тоже был без ума от Майи. Чтобы понять это, достаточно было пообщаться с ними хотя бы пару минут. И почему Майе повезло найти такую любовь, а ей нет? При мысли об этом в ней вдруг пробудились старые обиды. Нечто похожее она чувствовала с самого детства, когда все внимание отца безоговорочно принадлежало Майе. Сестра была так похожа на него – такая же тихая и усердная. Ну а Ребекка унаследовала живость и энергию матери. Она никогда не сомневалась в материнской любви, а вот отцовских чувств ей всегда не хватало. «В моей семье растут ученый и спортсменка», – говорил отец о двух своих дочерях, как если бы любил их в равной мере. Однако все хорошо знали, какой из них он отдавал предпочтение. Ребекка была умненькой, но Майя была умнее. Она обладала несвойственной для ребенка способностью часами сидеть за книгой, не отвлекаясь на посторонние вещи. Отец любил читать им перед сном разные истории. Ребекка изо всех сил старалась сидеть тихо, но ей так и не удалось ни разу дослушать до конца. «У тебя что, муравьи в штанишках?» – спрашивал отец с кроткой улыбкой. Она кивала и выскакивала из постели, чтобы поиграть со своими машинками или побегать по дому, широко раскинув руки – как если бы она была самолетом. Она убегала, предоставляя младшей сестре одной купаться в отцовской любви.

Откинув голову на спинку стула, Ребекка выдула во тьму колечко дыма. Она ненавидела копаться в старых обидах, как если бы они еще что-то значили. Что ни говори, гибель родителей стала для них с Майей общей потерей. И если сестре повезло найти парня вроде Адама – что ж, Ребекке остается только порадоваться за нее.

Это и было частью ее проблемы с Брентом, не так ли? Если уж выходить замуж, то за парня, к которому будешь чувствовать то же, что Майя чувствует к Адаму. А они с Брентом были, главным образом, товарищами по работе. Вряд ли этого достаточно для замужества.

Затушив сигарету о цементный пол, она повернулась и взглянула в комнату через стеклянную дверь. По лицу Брента скользили экранные блики. Сам он казался целиком поглощен фильмом.

«Ребекка – это нечто, – любил он говаривать друзьям. – Видели бы вы ее в работе – да она практически не спит!»

Ребекка знала, что для него это было величайшим комплиментом. Она чувствовала его восхищение, его любовь. В том, что Брент любил ее, не было никаких сомнений. Так чего же еще ей надо?

После необходимых процедур меня продержали в больнице всю ночь – Илейн была встревожена количеством крови, которую я потеряла. Но к утру мне стало намного лучше. По крайней мере, физически. Медсестра выкатила меня к месту парковки, где в точно таких же креслах сидели еще две женщины – их, как и меня, выписали домой. К счастью, ни одна из них не держала на руках ребенка. Для меня бы это стало последней каплей.

Женщина в соседнем кресле выглядела до странности знакомой. Должно быть, одна из мамочек моих маленьких пациентов. Я часто натыкалась на них на улице, не в силах даже припомнить, кто это. Зато детей я узнавала с первого взгляда.

Адам подъехал на своем серебристом «Вольво» и вышел из машины. Выглядел он бледным и измученным. Я уже собиралась встать с кресла, как вдруг женщина, сидевшая рядом, заговорила.

– Адам! – воскликнула она, и я внезапно поняла, кто это. Франни, бывшая жена Адама. Та, что не желала заводить детей. Я видела ее фотографии в старом альбоме мужа. Но Франни жила в Бостоне, и я понятия не имела, что она делает здесь, на этой парковке.