– Значит ли это… – Я сглотнула, не в силах задать мучивший меня вопрос.

Адам, напряженно застывший в кресле, встрепенулся и сжал мою руку. Я была так признательна ему за этот жест!

– Получается, надежды нет? – собралась я наконец с силами. – Даже если мне удастся забеременеть, все закончится очередным выкидышем?

– Необязательно, – ответила Илейн. – Но это, скорее всего, объясняет три прежних неудачи. Вам нужно поговорить с доктором Галлахером о том, стоит ли пытаться вновь. Необходимо взвесить все «за» и «против».

Итак, еще несколько месяцев меня будут накачивать гормонами. Потом попытка оплодотворения. Надежда появляется. Исчезает. Снова появляется. Но все это ничто по сравнению с тревогой, которая поселяется в тебе с момента беременности – с ожиданием этой тянущей боли в животе. Не знаю, смогу ли я решиться на это вновь.

* * *

Когда мы добрались до машины, я чувствовала себя совершенно разбитой. В полном молчании мы отъехали от парковочной площадки.

– Прости меня, – сказала я наконец.

Адам даже не взглянул в мою сторону.

– Почему ты не сказала мне про аборт? – спросил он.

Я помедлила, подбирая слова.

– Это то, о чем мне не хотелось вспоминать. К тому же считается, что аборт не влияет на способность к воспроизводству. Но я думала… я боялась, что мои неудачи связаны именно с ним. В то время я с легкостью забеременела, а вот теперь, во взрослом возрасте, у меня с этим проблемы. И мне всегда казалось, что это как-то связано… – Голос у меня прервался. Я и прежде винила себя в том, что это из-за меня мы не можем завести ребенка, и боялась, что Адам, сознательно или нет, тоже упрекает меня в чем-то подобном. А теперь у него появился для этого конкретный повод.

– Прости меня, – снова повторила я.

– Ради бога, Майя, хватит извиняться. Если я и сержусь, то из-за того, что ты мне ничего не сказала. Три года мы пытаемся завести ребенка – без особого, надо сказать, успеха, – и вот теперь я узнаю, что ты скрыла от меня такую важную вещь.

– Я знаю, – меня так и подмывало сказать «прости», но я удержалась. – Я не сознательно скрывала от тебя аборт, просто мне очень не хотелось вспоминать о нем. Мне… – Отвернувшись, я слепо уставилась в окно. Я и сама понимала, что никакие объяснения тут не помогут.

Адам не стал спрашивать о том, сколько лет мне тогда было и кто отец ребенка, за что я была ему искренне признательна. Мне не хотелось даже думать об этом. То, что я тогда пережила, повлияло не только на мою способность вынашивать детей: вся моя жизнь разделилась надвое.

Как знать, не думал ли Адам сейчас о том, что еще я утаила от него помимо аборта? И не намечалось ли там других – более неприятных – секретов?

Если так, то он был абсолютно прав.

– Останешься на ночь? – поинтересовалась Ребекка, в то время как Брент парковался у массивного викторианского дома, в котором жили она и Доротея.

– А ты бы что предпочла? – спросил он, распахивая дверцу.

Ей было все равно, лишь бы он оставлял ей часть личного пространства. Прошло уже два дня после возвращения из Сан-Диего, а Ребекка еще не оправилась от конференции. Избыток еды и нехватка физических упражнений.

– Надо сказать, – заметила она, направляясь к наружной лестнице, которая вела к комнатам на втором этаже, – что четыре дня бесконечных встреч, речей и драматичных сцен изматывают больше, чем месяц активной работы.

– Тут ты права, – хмыкнул Брент.

На первом этаже горел свет. Казалось, будто рассвечены сразу все комнаты.

– Дот еще не спит, – промолвила Ребекка, поднимаясь по ступеням. – Пошли поздороваемся.

Они остановились на первой площадке, и Ребекка постучала в дверь, ведущую на кухню. Ответа не последовало. Тогда она потянула за ручку – Доротея терпеть не могла замков – и просунула голову внутрь.

– Дот, ты здесь? – окликнула она.

– В столовой, – послышался голос Доротеи.

Через кухню они направились в глубь дома. Стены здесь были бирюзовыми, мебель – фиолетовой, посуда – ярко-желтой, а кухонные приборы – белыми. Дело рук Луизы. В свое время Доротея дала той полную свободу. И хотя при жизни Луизы она жаловалась порой на сочетание красок, после смерти подруги оставила тут все как есть. Ребекка была этому только рада. Если бы ей вздумалось вдруг украсить свое жилье, она бы точно использовала броскую палитру Луизы.

Луиза отличалась немыслимой аккуратностью, однако ее художественная натура требовала красок – чем ярче, тем лучше. Бедняжка точно перевернулась бы в могиле – не завещай она своего тела госпиталю, – если бы увидела, во что превратилась ее любимая столовая, подумала Ребекка, осторожно пробираясь между коробок и стопок с журналами.

Доротея, сидевшая за столом, что-то печатала на одном из ноутбуков. Второй стоял неподалеку.

– Сколько времени? – поинтересовалась она, поднимая голову.

Седые пряди волос выбивались из небрежно заплетенной косы, что ничуть не портило присущей ей привлекательности. Несмотря на то что Доротее исполнилось уже шестьдесят семь, время от времени в ней проглядывала та красотка, какой она была в молодые годы.

Брент, наклонившись, дружески поцеловал Доротею в щеку.

– Что ты тут высматриваешь? – спросил он, вглядываясь из-за ее плеча в экран ноутбука.

– Смотрю, как формируются тропические штормы, – ответила она.

Ребекка тоже устроилась за столом, придвинув к себе другой компьютер.

– Тебя что-то тревожит? – поинтересовалась она, включая Интернет.

Доротея слегка поводила курсором, внимательно изучая экран.

– Пока что трудно сказать. Так, пара деталей… но, может, и обойдется.

Столовую Луиза сделала красной. Стены здесь отличались насыщенно-алым, а неподалеку от стола висела картина – огромный холст с абрикосами. Она-то и придавала помещению особый шарм. Именно столовая нравилась раньше Ребекке больше всего. Но Доротея умудрилась так захламить комнату, что та потеряла всю свою привлекательность. Ребекку тревожило порой то безразличие, которое охватило Доротею после смерти Луизы. Она по-прежнему отличалась ясным умом и живой натурой, однако то безразличие к бытовым условиям, которое во многом помогало ей в зонах бедствия, казалось чем-то неуместным в Северной Каролине. Доротея перестала принимать у себя посторонних – разве что Ребекку с Брентом да еще несколько сотрудников DIDA, поскольку не могла заставить себя привести дом в порядок. Когда Ребекка займет место главы DIDA, ей придется разбирать и этот кавардак.

– В следующий раз, когда нам придется разбираться с очередным катаклизмом, привлечем к работе твоего зятя, – бросила Доротея Ребекке. – Смотрю, он так и рвется в бой.