Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вот списки, с которыми вы будете работать, – сказал он, положив пачку бумаг и придвинув свое кресло поближе к моему за столом в библиотеке, где мы трудились. – У Рейчел, конечно, уже есть копии.
Я пролистала бумаги. В них содержалось перечисление практик гадания, известных в древнем мире, – от клеромантии, или бросания жребия, до пиромантии[16]. Некоторые термины в списке, такие как «авгур», я знала только поверхностно – как определение для кого-то, кто предсказывает будущее. Однако я выяснила первоначальное значение понятия «авгур»: человек, который по поведению птиц – образованию стай и миграциям – гадает об исходе тех или иных мероприятий. Были списки документов и авторов, которые нужно было взять в библиотеке и просмотреть на предмет упоминаний о гаданиях, а также отдельный раздел с перечнем произведений искусства, рассматриваемых Патриком в качестве материала для выставки. Я отметила, что некоторые из этих произведений были картами Таро.
– Мы будем встречаться раз в неделю, чтобы обсудить ваш прогресс. А пока что Рейчел сможет помочь вам с любыми вопросами.
Я снова пролистала списки. Даже если распределить работу между нами двумя, невозможно было обойти стороной тот факт, что нужно прочитать тысячи страниц, просмотреть сотни произведений искусства, изучить десятки гадательных практик.
– Энн, – сказал Патрик. Он все еще сидел рядом со мной, подлокотники наших кресел соприкасались. Напротив, по другую сторону стола, Рейчел работала над дневниками Джироламо Кардано, знаменитого астролога эпохи Возрождения. Но каждые несколько минут она бросала на нас с Патриком взгляд поверх столешницы из мореного дуба. – Я не приглашаю людей в Клойстерс необдуманно. Мы здесь как одна семья, и ваш успех – это наш успех. Если вы хорошо поработаете здесь этим летом, мы сможем вам помочь.
Я смотрела на Патрика, но краем глаза замечала, что Рейчел наблюдает за нами.
– Чего вы хотите достичь, Энн? Того, в чем мы могли бы помочь вам.
Никогда еще никто не спрашивал меня так прямо о моих целях, не говоря уже о том, чтобы так явно предложить мне помощь в их достижении. Пока я силилась найти правильные слова, Патрик сидел молча, сложив руки на коленях, и следил за каждым моим движением.
Наконец я произнесла:
– Я здесь, потому что хочу стать ученым.
В конце концов, это была правда. И более приемлемая, чем другие истины, которыми я не была готова поделиться: после прошлого года Уолла-Уолла всегда будет напоминать мне о смерти; у меня не было других вариантов; я не была уверена, что смогу выдержать работу, которая требует от меня жить настоящим. И на каком-то уровне я делаю все это ради отца, ради нас с ним.
– Мы можем помочь в этом, – сказал Патрик, развивая свою мысль и намеренно растягивая гласные, чтобы подчеркнуть важность этих слов. – Познакомить вас с нужными людьми. Подготовить нужные рекомендательные письма. Я даже буду рад прочитать вашу работу до того, как вы ее опубликуете, и высказать свои предложения. Но хотя наука – это ценная и важная вещь, она не может быть единственной. Она не обеспечивает нас. Не обеспечивает в полной мере, хотя нам этого хотелось бы. Я видел вас в галереях, Энн. То, как вы проводите время над каждой отдельно взятой работой; вы смотрите на эти произведения с любовью, не торопясь. Вы больше чем ученый.
Я видела: Патрик знает, как общаться с людьми без приятной поверхностности. В том, как он говорил и как наблюдал, чувствовалась определенная жесткость, но при этом он был неизменно вежлив и всегда заботился о чувствах собеседника. Поэтому, хотя я ощущала, что он проникает за маску профессионализма, которую я хотела создать, это не вызывало дискомфорта. Я чувствовала облегчение, когда выкладывала ему все начистоту. Как и в разговорах с Рейчел. И, конечно, он был прав. Все это – музей, экспонаты, магия прошлого, наука – имело значение не только для работы. Это было преображение, к которому я стремилась. Способ стать кем-то другим.
Прежде чем я успела сказать об этом, он продолжил:
– Знаете, Энн, после того как вы пришли сюда, я решил взглянуть на ваше резюме. Конечно, чтобы убедиться, что мы используем ваши навыки наилучшим образом. И я был очень удивлен. Вы пишете, что выросли в Уолла-Уолла?
– Да.
– Но при этом знаете шесть языков?
– Семь, – поправила я. – Хотя три из них – мертвые. Формально я читаю на латыни, древнегреческом и лигурийском диалекте тринадцатого века из Генуи. Я говорю на итальянском, немецком и неаполитанском. И, конечно, на английском.
– Тем не менее это примечательно.
– В Уолла-Уолла больше нечем было заняться, – ответила я, пожав плечами. – Кроме учебы. И работы.
Я привыкла приуменьшать то влияние, которое оказало на мою жизнь увлечение отца языками. Разбор давно забытых наречий и изучение их тайных знаков было нашим общим делом, только для нас двоих. Это никак не было связано с продвижением моей карьеры. Или его карьеры. И в такие моменты наша с ним любовь к языкам казалась мне секретом, который я стремилась сохранить для себя одной, как бы Патрик ни хотел выведать у меня этот секрет.
– И вы работали с Ричардом, не так ли?
Я никогда не слышала, чтобы кто-то называл моего консультанта по имени, и какое-то время силилась сообразить, кто такой Ричард. Но, конечно, Патрик читал мои документы и видел рекомендательное письмо Ричарда Линграфа.
– Я училась у него. Все четыре года.
– Я знал Ричарда когда-то, давным-давно. Когда я был аспирантом в Пенне, он занимался одной очень смелой работой в Принстоне. Вам повезло, что у вас был такой наставник, как Ричард. Такой любознательный и такой талантливый. – А потом, больше для себя, чем для меня, он сказал: – Я до сих пор удивляюсь, почему он пошел в Уитман-колледж. Какое странное место для него!
– Он всегда говорил, что ему нравится тамошняя погода.
– А, понятно, – произнес Патрик, отрывисто побарабанив пальцами по столу. – Я уверен, что отчасти это правда. – Немного подумав, он добавил: – Я не могу ничего вам гарантировать, Энн. Но если ваша работа будет столь хороша, как я ожидаю, то я не сомневаюсь – Клойстерс поможет вам попасть туда, где вы