Он сбежал по ступеням крыльца и направился к воротам, выходившим на опушку.

— Лесн! Куда ты? Темнеет!

Внутри кольнул стыд. На мгновение подросток подумал, что стоит вернуться, но так он мог показать свое согласие с их предложением, проявить слабость! Нет! Пусть поймут, что все серьезно!

— Я лучше в лесу буду жить, чем с киками и морами! — сообщил он родителям и вышел за калитку.

Чтобы через час пробраться в травник под бок к двум мирно спящим лисам.

* * *

Утро было пасмурным. Лесн нерешительно выглянул из травника, определяя местонахождение родителей. Отец сидел на скамейке у круглой клумбы и раскрашивал деревянные пластинки с рисунками, которые делал на продажу. Мать накрывала на стол. У ее ног крутились оба лиса, которым время от времени перепадало что-нибудь с хозяйской тарелки. Подросток вышел из сарайчика и как бы между делом дошел до соседней с клумбой делянки, где в грязи копошились болотные черви, из которых отец делал оранжевую и коричневую краски. Батя хмыкнул, мать сильнее загромыхала посудой — и все. Лесн постоял, нарочито увлеченно рассматривая снующих в жиже червяков, однако никто с нотациями к нему не бросился. С ним вообще не разговаривали.

Ну и не надо!

Мать вынесла из дома плоскую тарелку и банку варенья. Запахло блинами. Подросток сглотнул слюну и повернулся спиной к крыльцу.

Скрипнула калитка.

— Лесн, в дом!

Ага, заговорила теперь!?

Пока полукровка думал, идти или нет, его схватили за шкирку и как щенка проволокли по ступеням крылечка.

— В дом! — приказал отец таким тоном, что Лесн сначала прошмыгнул в приоткрытую дверь, а затем уже возмутился: почему это им командуют??? Он шагнул обратно к двери, но с той стороны ее кто-то подпирал, вероятнее всего, отец. Подросток подошел к окну.

— С чем пришли, гости незваные?

— С просьбой, — отозвался незнакомый мужской голос. — А может, и с предложением.

Лесну хватило ума пригнуться.

— Говорят, у вас мальчонка живет, а кровь в нем наша. Лгут люди али нет?

— Я за чужими языками не слежу.

— А за своим ребенком?

— А все, что касается моего ребенка, не касается посторонних людей. Кик в особенности.

— Послушай, разин! — Голос переговорщика сразу стал холоднее. — Что тебе до чужого семени? Отдай ребенка! Мы ему поможем с племенным наследием, напоим, накормим, обучим жить в нашем обществе!

— Да он и сейчас не голодный.

Тон смягчился.

— Я вижу, ты хороший отец. Послушай старика, не порть ребенку жизнь. У нас парень будет как сыр в масле кататься, жену себе найдет, домом-делом обзаведется. А у вас что его ждет?

— С чего вдруг такая честь полукровке? Законы едины на всем Валахаре писанные и неписанные. Смешанную кровь нигде не любят. Не верится мне что-то в твою сказку, кик.

— Вера здесь не при чем! У нас ему лучше будет! Ну вот что тебе надо, Художник? Ребенок чужой, на племя ваше не похож ни капли, вы ему никто! Отпустите парня с миром!

К удивлению Лесна ответила кику мать.

— Прочь пошел, песьи глаза! Прочь! Наш ребенок! Ишь, удумали, отдай! Где вы были, рытниковы дети, когда его лисы на болоте выхаживали? Да ты знаешь, каким мы его нашли? Глаза дикие, рычит, как зверь, из зубов сырое мясо торчит! Ручки-ножки тоненькие, смотреть страшно! А теперь поналетели! Ребенка им подавай! Мой он! Вот этими руками выхоженный, к сердцу ниткой прочной пришитый! Не отдам дите! Прочь идите!

Видимо, на это кику возразить было нечего. Бормоча нечто нечленораздельное, гость поспешил удалиться. Когда заскрипела калитка, Лесн разогнулся и сел на скамейку в ожидании родителей. Но их не было. В испуге он ринулся к двери.

Мать плакала. Цеплялась за рубаху отца двумя руками и беззвучно обливалась слезами. Красник гладил жену по спине, шепча ей что-то на ухо. Лесну стало стыдно.

— Простите, — прошептал он едва слышно. Отец повернул к нему голову.

— И не стыдно тебе? — спросил он. — Мать проревела полночи, за тебя страшась. Благо я в какой-то момент додумался сараи проверить. Тебе что пять лет, такие фокусы проделывать?

Стало нестерпимо горько. Полукровка потупился.

— Мам, прости. Простите. Я больше не буду. Я просто…не хочу к ним.

— А мы хотим! — всплеснула рукам мать, отстраняясь от отца. — Мы прям жаждем тебя сбагрить с рук! Вишь, как радуемся-то!

Они не понимали! Он не хотел иметь с этими племенами что-либо общее! Не хотел вообще помнить, что они существуют! Ах, если бы только было можно поменять цвет кожи и глаз! И отрезать под корень эти рытниковы когти! Ну почему, почему он не родился у Красника и Плетуньи сразу?

Лесн шмыгнул носом. Зло вытер лицо рукавом и опять попросил:

— Простите.

Теперь он заметил изможденный вид матери и круги у нее под глазами. А ведь она и так ткет-прядет-вышивает целыми днями, не считая домашней работы. Он почувствовал себя самым жестоким и неблагодарным ребенком на свете.

— Ты есть то будешь? — спросила мать, утирая слезы. — Посмотри, как лицо вытянулось с этими твоими ежедневными забегами по лесам-болотам! Рубашка грязная, волосы нечесаные! Всех девок распугал небось в округе!

Лесн чуть ли не брякнул, что так и вышло. Мама засуетилась у стола, накладывая всем завтрак и обильно поливая его малиновой жидкостью. Лесн и отец молча уселись по бокам от нее.

Этим утром у блинов с вареньем был солено-горький привкус.

* * *

Говорят, охота занятие интересное и весьма прибыльное. Может быть. Только вот если охотятся на тебя, то развлечение получается не очень.

От Вихра Лесн узнал, что моры поселились в гостином доме, а кики в летнем домике Красины, от которой пасынок с женой уехали в какое-то соседнее поселение. Чернобород, которому надоело разнимать то и дело ссорящиеся, а то и дерущиеся делегации, поделил Бровки на две части: до Соленой площади — территория кик, после — мор. Кики было возмутились, но глава, измученный старческими болячками, нерадивыми поселковыми пахарями и вечными жалобами представителей болотных племен друг на друга, так накричал на обоих посланников, что те теперь обходили его десятой дорогой. Лесн, и так пребывающий в последнее время в не самом хорошем расположении духа, теперь совсем сник. Куда бы он не пошел, натыкался то на кика, то на мора. Парень чувствовал себя зверем, которого упорно загоняют к яме с кольями, как бы он не сопротивлялся. Подобное сравнение заставляло держать ухо в остро, отчего внутреннее напряжение копилось и копилось в юноше, не имея возможности быть излитым на кого-либо