Неудачные пробы, эпизодические роли без слов (также как и неудачные собеседования, презентации и первые свидания, закончившиеся фиаско) я склонен воспринимать не как провал, а как тренировку. Удача улыбается сосредоточенным, упорным и стойким; тем, кто, как резиновый мячик, каждый раз отскакивает, ударившись о стену. Мне обычно предлагали роль, увидев меня в небольшой, эпизодической роли; каждая следующая роль была крупнее и важнее.

Я получил роль в «Зулусах» благодаря целой череде совпадений. Продюсер Стэнли Бейкер должен был заметить меня в театре и вспомнить, что когда-то я сыграл незначительный эпизод в фильме «Гора в Корее» (к слову, я получил эту роль лишь потому, что служил в Корее: в этом фильме я также был техническим консультантом, хотя никто ни разу ко мне не прислушался). Роль, которую он для меня приготовил, должна была уйти другому актеру. Я должен был изобразить благородный британский акцент. Режиссер фильма никак не мог быть британцем: британец никогда не взял бы меня на роль офицера, и не со зла — просто классовые предубеждения у нас, британцев, в крови. А окажись тот бар маленьким, я успел бы уйти и хлопнуть дверью раньше, чем Сай Эндфилд меня бы окликнул. Повезло ли мне? Или дело все-таки в подготовке, сосредоточенности, упорстве и стойкости?

Другая череда событий должна была случиться, чтобы мне досталась главная роль в «Элфи». Во-первых, ничего этого не произошло бы, не реши Билл Нотон написать сценарий специально для молодого британского актера из рабочего класса. Его герой был нагловатым, но обаятельным, безответственным, но в душе печальным и одиноким повесой. (И позвольте прояснить раз и навсегда: мы с Элфи не одно лицо. Да, мы оба кокни и оба любим женщин, но на этом сходство заканчивается. Элфи относится к женщинам совсем не так, как я считаю правильным. Это не я, это всего лишь актерская работа.)

Когда не слишком удачную пьесу об Элфи решили экранизировать, несколько актеров отказались от главной роли. Сначала ее предложили Теренсу Стэмпу, но тот играл Элфи на Бродвее; несмотря на его блестящее исполнение, пьеса провалилась, и Теренс отказался. Другими кандидатами оказались Энтони Ньюли, Джеймс Бут и Лоуренс Харви — те тоже отказались. Наконец Джонни Гилберт, сын режиссера Льюиса Гилберта, предложил попробовать меня. (Еще один пример того, как дружба может пригодиться в нужный момент.) Льюис не знал меня, но Джонни сводил его на фильм «Досье Ипкресс», где я сыграл свою первую главную роль в кино — шпиона Гарри Палмера. Так-то меня и позвали в «Элфи», и фильм оказался хитом в Великобритании и Европе. Я получил первую номинацию на «Оскар». Кроме того, «Элфи» стал первой моей картиной, выпущенной на экране в Соединенных Штатах. Ради этого мне пришлось заново зачитать сто двадцать четыре строчки из диалогов: американцы никогда бы не поняли мой выговор кокни, о чем не преминула сообщить мне американская актриса Шелли Уинтерс, с которой мы вместе снимались. Она заявила, что во время съемок не понимала ни слова из того, что я говорю, и ей приходилось следить за моими губами, чтобы знать, когда вступить. Короче, мне крупно повезло с «Элфи», но не думаю, что дело в одной удаче.

Повезло мне и в другом. В молодости у меня было немало поистине ужасающих проб, когда от страха у меня тряслись поджилки, но я избежал самой унизительной и страшной для актера ситуации — когда в обмен на роль от тебя требуют секс (а порой и принуждают к нему). Мне ни разу не пришлось проходить кастинг через постель, я никогда не подвергался сексуальным домогательствам. Никто никогда не совершал никаких поползновений, ко мне всегда относились с уважением. Когда я в общей мужской раздевалке репертуарного театра в Хоршэме снимал штаны, становилось довольно тихо; но это был максимум реакции.

Я всегда знал (или думал, что знаю) о существовании «кастинга через постель», но, к своему стыду и сожалению, никогда не задумывался об этом всерьез. Мне тоже пришлось бороться с предубеждениями по поводу своего происхождения и акцента, и я никогда не задумывался о том, с какой ужасающей дискриминацией сталкиваются другие. Сейчас я понимаю, что мне повезло больше. И ради будущего молодых людей и девушек, пытающихся пробиться сейчас, надеюсь, что и классовые предубеждения 1950-х, и сексуальные домогательства более недавних времен можно наконец отнести к пережиткам прошлого.

Где-то между выходом «Зулусов» и съемками в «Элфи» в моей жизни настал момент, когда меня стали брать на роли без кинопроб. Но не думайте, что мой путь к успеху был усеян розами и я достиг всего легко: это не так. Первые годы моей актерской карьеры были жестокой борьбой за выживание.

В репертуарном театре Хоршэма я проработал несколько счастливых месяцев, играя эпизодические роли и заваривая чай. Но в один прекрасный день, на субботнем дневном спектакле — играли «Грозовой перевал», — я потерял сознание прямо на сцене. Мне поставили диагноз: редкая форма церебральной малярии. Болезнью меня наградили на прощание корейские москиты.

На восстановление ушло несколько недель; я похудел на сорок фунтов[18], лицо приобрело желтоватый оттенок, и теперь я годился для съемок разве что в фильмах ужасов, но это было уже неважно: наша театральная компания разорилась.

Я пошел в газетный киоск Solosy’s, купил новый номер журнала «Сцена» и нашел новую работу — меня взяли исполнителем главных ролей в репертуарный театр в Лоустофте[19]. Мне было двадцать два, и в столь юном (слишком юном!) возрасте я женился на талантливой актрисе Патриции Хэйнс, исполнительнице главных женских ролей в том же театре. Мы поженились всего через несколько недель после знакомства. Что тут можно сказать? Лоустофт располагает к романтическим жестам. Я был отчаянно влюблен, но слишком молод и незрел, чтобы брать на себя ответственность, и наш брак с самого начала был обречен. Уехав из Лоустофта, мы сняли небольшую квартирку в Брикстоне, перебивались случайными актерскими заработками и постоянно ссорились из-за денег. В конце концов мне пришлось устроиться подсобным рабочим (эту работу я ненавидел), в то время как Патриция продолжала заниматься актерской карьерой.

В то же время я сильно переживал за отца, медленно и болезненно угасавшего от рака печени. Ему было всего пятьдесят пять. Период выдался тяжелый. Когда родилась наша дочь Доминик, стало ясно, что браку нашему конец. Моей прекрасной дочери было всего восемь месяцев, когда я ушел. Пэт отвезла Доминик к своим родителям в Шеффилд, и те взяли на себя задачу по ее воспитанию (и это получилось у них превосходно). Меня терзало глубокое чувство вины, отчаяния и собственной неадекватности. Я вернулся в родительский дом и оказался очень близок к нервному срыву.

В то время я постоянно существовал на грани выживания. Я брался за любую работу: мыл посуду; работал на сталелитейном заводе и в прачечной; вскрывал асфальт отбойным молотком; был ночным портье в очень сомнительном отеле, в котором пары, снимавшие номера на час, подписывались в книге для постояльцев как Смиты из Виктории[20]. Было время, когда я обращался за пособием по безработице (однажды в очереди за пособием передо мной стоял Шон Коннери). Я набрал долгов по мелочи по всему Лондону и, завидев кредиторов на улице, перебегал на другую сторону. За невыплату алиментов для Доминик меня однажды чуть не посадили в тюрьму. И все это время я ходил на пробы.