но на фланг, Бураку. Как он понесся! Как полетел! Отбиваться всегда муторнее, противнее и нервнее. А тут — простор перед ним — беги!

— Сам! — крикнули со скамейки.

— Беги! — заорали защитники чуть не хором.

Он и бежал. Летел, орёл наш! А параллельно мчался Левашов и Микроб, от которого не отставал сторож.

Когда перед Бураком оказался противник, он не попытался его обвести или оббежать на скорости, а просто отправил мяч налево, на Погосяна. И уже на него понеслись двое, начали падать в ноги, тянуться в подкатах, а он не стал обводить их или бить с хода. Мика откатил мяч опять Бураку. И там, опережая крайка, из последних сил несся Левашов. Попробуй побегай так! Да по жаре! Откуда силы возьмутся на удар, да еще когда в затылок дышит догоняющий защитник, да навстречу выходит вратарь, перекрывая площадь ворот!

Видно было, что Димон хочет ударить, ему кровь из носу нужен этот гол, но он через чужие ноги пасанул Погосяну — прямо в ногу — Мика просто подставил!

Жека, наверное, рискнул бы и промазал. Димон поступил мудро, сделал голевую передачу.

И мяч от ноги Погосяна красиво так полетел по дуге в нижний левый угол. Вратарь дернул ногой, но не дотянулся.

Мяч в сетке!

А-а-а! Три! 0:3 в гостях, с неуступчивой «Кубанью», да в дикую жару!

Накатилась последняя волна навала кубанцев, когда все-все-все рвутся забить, размочить, хоть как-то показать силу… А вот и угловой, и на него побежал их вратарь. Потому что если мы перехватим мяч и забьем четвертый гол — ну и черт с ним. А если в последней атаке хоть как-то размочить счет — не так позорно.

Подача высокая — через всю штрафную площадь, я не доставал, потому сместился в угол, сделал шаг вперед. Но мяч полетел на ногу нашего защитника, и Матвеич просто и откровенно лупанул по нему, вынося на трибуну по центру поля.

И свисток…

Конец игры!

Кто где стоял, тот там и полег. Димидко взмахнул руками, как дирижер:

— Встаем, встаем! Все молодцы! — Он пожал руку Левашову, показал ему «класс» — Димон аж запорхал, он единственный как будто и не устал.

Обернувшись, Димон поднял бутылку воды и принялся жадно хлебать, мотивируя игроков.

— Цып-цып-цып! Смотрите, что у меня есть!

Я присосался к своей бутылке, которая лежала за воротами — теплая вода побежала по подбородку, закапала на грудь. Остатки, никого не стесняясь, вылил себе на голову. Снимают? Пусть видят, до чего людей доводят!

«Спартак», я слышал, в полном составе после таких игр стоит в бочках со льдом — чтобы мышцу забитую отпустило. Я бы тоже сейчас в бочку со льдом нырнул с головой и пузыри пустил.

Путь в раздевалку давался с трудом. Еле волоча ноги, Микроб пел фальцетом знакомую песню:

— Силы покидают меня, хоть цель близка, и не знаю, хватит ли сил для броска.

И правда сил хватает лишь, чтобы еле-еле поднять руки и поаплодировать, поворачиваясь от трибуны к трибуне. Я еле до лавки дополз, принялся хватать воздух разинутым ртом. Потом — в душ. Когда хлынула ледяная вода, показалось, что тело зашипело, и повалил пар.

Немного отпустило, и подумалось, что пятого августа нам предстоит еще один матч на жаре в Ростове, со сложнейшей командой, лидером турнирной таблицы. В прошлый раз «Ростсельмаш» нас без труда одолел, но во втором круге все будет по-другому, я должен вывести «Титан» в вышку.

Глава 4. Это, деточка, Ростов!

Напрасно мы призывали дождь пятого августа. Напрасно Погосян с Левашовым вырядились, как шуты, и изображали шаманов с импровизированными бубнами, веселя постояльцев гостиницы. Дождь так и не пошел. Казалось, температура поднялась еще выше, стало еще душнее. И духота эта сдавливала горло, действовала на нервы. А особенно действовала на Жеку, который за прошедшую игру потерял полтора килограмма и так и не восстановил вес, а потому скорее врач, чем Димидко отстранил его от игры.

Но у Жеки было свое видение, потому в раздевалке, когда мы все сидели, он встал перед Димидко и прошипел:

— Ты же видел, что я в норме! Вчера на тренировке я справлялся не хуже остальных, если не сказать — лучше. Я могу и хочу играть. Это что же, обо мне пойдет слава, что я на жаре — не игрок? Мне. Нужно. На поле!

Сан Саныч не перебивал его, дал выговориться и закончить.

— Женя, вот именно — я все вижу. Мы играем с серьезной командой, нам ошибаться нельзя. Вот станет прохладнее…

Но Жеку уже несло. Ему прищемили самолюбие! К тому же выходило, что он — не незаменимый игрок. А тем более если Левашов себя хорошо проявит… В представлении Жеки все складывалось все было не так себе и даже не плохо — это был полный сипец. Благо я был мудаком, да еще и более эталонным, чем он, и отлично представлял, что у него в голове: вот эта его злость — не страх за карьеру, а негодование, что не ценят, не понимают, как он крут, и опустили ниже плинтуса. А на пьедестал поставили деревенщину и бездарность Левашова. Сальери предпочли Моцарту!

— Я теперь мячи подавать на бровке буду? — не сдавался он. — Мальчиком за газировкой бегать?

— Газировку нельзя, — сказал Матвеич, капитан понимал, что надо как-то разрядить, охладить.

Но его слова сработали не как вода, которой тушат пожар, а как бензин:

— Это меня — на замену и если что? А если… — Жека задохнулся от возмущения, сглотнул слюну и продолжил: — ничто, так и ничто?

Димидко молча черкнул бумагу, отдал Древнему, который с несвойственной для его возраста прытью вылетел за дверь.

— Хорошо, Евгений, на замену не выйдешь. Из состава выведен. Отдыхай. Хочешь, на трибуну иди, хочешь, по городу погуляй. На набережную сходи. У них тут отличная набережная. И покинь раздевалку, пожалуйста. У нас установка предыгровая.

Показал, кто вожак стаи. И правильно сделал.

Жека осмотрел всех в поисках поддержки, просверлил взглядом дыру в Игнате, но тот опустил голову и промолчал.

— Да пошли вы! — раскрасневшийся, потный Жека вылетел в коридор, хлопнул дверью.

Вернее, попытался хлопнуть, но даже доводчик ополчился против него, закрылся мягко и плотно.

— Некрасиво, — дал Игнат оценку действиям друга.

Солидно сказал, как боцман — капитану корабля, где назревал бунт. Вот только бунт не назрел, никто не возражал. Жека — отличный игрок, и он нам нужен. Но тренер отвечает не только за игру, но