С такими горькими мыслями я продолжал плыть. Выбравшись на берег, я положил на землю сестру, находившуюся в глубоком обмороке. Затем... снова оглянулся.

О радость! Незнакомый юноша вынырнул из воды и направился к берегу. На противоположной стороне пруда появилось отвратительное тело чудовища. Аллигатор яростно и неистово бился в предсмертной агонии.

К счастью, сестра оказалась невредимой. Вздувшаяся на воде юбка спасла ее. Лишь незначительные царапины виднелись на нежной коже Виргинии. Теперь она была в заботливых руках, на нее смотрели любящие глаза, ей говорили ласковые слова; ее осторожно подняли и унесли с того места, где она чуть было не погибла.

Аллигатора вскоре добили и, к величайшему удовольствию всех негров плантации, вытащили на берег.

Никто не мог понять, каким образом он попал в пруд, так как я не сказал никому ни слова. Все думали, что аллигатор забрел в пруд из реки или из лагуны, как это иногда случалось и раньше. И Желтый Джек, принявший самое деятельное участие в уничтожении страшного зверя, несколько раз высказал это предположение. Негодяй и не подозревал, что его тайна раскрыта! Я считал себя единственным человеком, знавшим ее. Однако я ошибался.

Слуги вернулись домой, волоча на веревках огромное тело аллигатора и оглашая воздух победными криками. Я остался наедине с нашим храбрым избавителем, желая выразить ему свою благодарность.

Мать, отец – все благодарили его и восхищались его мужеством. Даже сестра, придя в сознание, сказала ему несколько теплых слов, выражая свою признательность.

Он молчал. Лишь улыбкой и легким поклоном отвечал он на благодарность и поздравления. По возрасту он был еще мальчик, но держал себя серьезно, как мужчина.

Он был примерно моего возраста и роста, прекрасно сложен и очень красив. По цвету лица его нельзя было принять за чистокровного индейца, хотя он носил индейскую одежду. Кожа у него была скорее смуглая, нежели бронзовая, – очевидно, это был метис.

Орлиный нос придавал ему сходство с этой птицей – такова отличительная особенность некоторых североамериканских племен. Его глаза, обычно мягкие и кроткие, быстро загорались. Когда он был возбужден, они, как я уже заметил, пылали грозным огнем.

Примесь крови белой расы смягчила его резкие, но совершенно правильные черты индейского типа, хранившие выражение героического величия. Его черные волосы были красивее, чем у индейца, но такие же блестящие и густые. Короче говоря, весь облик странного незнакомца свидетельствовал о том, что этот благородный и обаятельный юноша года через два превратится в мужчину замечательной красоты. Даже сейчас он отличался таким неповторимым своеобразием, что, раз увидев, его уже нельзя было забыть.

Я сказал, что одет он был как настоящий индеец. Но его костюм был сделан не из шкур, добытых на охоте. Штаны из оленьей кожи уже давно исчезли во Флориде. На нем были штаны из красного сукна и рубашка из пестрой хлопчатобумажной материи. Только мокасины были сделаны из дубленой оленьей кожи. Все это было богато украшено вышивками и бисером. Еще на нем выделялся шитый пояс – бампум, а на голове повязка, украшенная тремя перьями грифа, который пользуется у индейцев таким же почетом, как орел. Шею метиса обвивало ожерелье из разноцветных бус, а на груди сверкали один над другим три серебряных полумесяца.

Вот и весь наряд юноши. Несмотря на то, что индеец промок насквозь, вид у него был благородный и живописный.

– Вы уверены, что не ранены? – спросил я его еще раз.

– Конечно, уверен. Ни единой царапины.

– Но вы насквозь промокли. Позвольте предложить вам переодеться. Мне кажется, что мое платье придется вам впору.

– Благодарю. Я не привык к такой одежде. Солнце сильно печет, и я скоро обсохну.

– Зайдите к нам подкрепиться!

– Я недавно ел.

– Может быть, вы выпьете вина?

– Нет, благодарю. Я пью только воду.

Я не знал, что и сказать своему новому знакомому. Он отказывался от гостеприимства, но все еще стоял возле меня. Он не хотел посетить наш дом и в то же время не обнаруживал желания уйти от меня.

Так чего же он ждал? Награды за свою услугу? Чего-нибудь более существенного, чем похвалы и любезности?

Мне это показалось весьма вероятным. Как ни обаятелен юноша, он все же индеец. Он уже достаточно наслушался похвал. Индейцы не любят праздных слов. Может быть, он ждал чего-то еще – вполне естественно. Так же естественно было, что и я подумал об этом.

Я быстро вынул из кармана кошелек и положил ему в руку. Но в следующее мгновение кошелек оказался на дне пруда.

– Я не просил у вас денег! – сказал он, с негодованием швырнув доллары в воду.

Мне было обидно и совестно – главным образом совестно. Я бросился в пруд и нырнул. Но не за кошельком, а за винтовкой, которая, как я видел, лежала на каменистом дне.

Я достал ее и, выбравшись на берег, подал метису.

Он как-то особенно улыбнулся, и я понял, что исправил свою ошибку и сломил его своевольную гордость.

– Теперь очередь за мной, – сказал он. – Позвольте мне достать ваш кошелек и попросить прощения за грубость.

И прежде чем я успел помешать ему, он кинулся в воду и нырнул. Вскоре он появился с кошельком и подал его мне.

– Это великолепный подарок, – промолвил он, рассматривая винтовку. – Для того чтобы предложить вам ответный дар, мне надо побывать дома. У нас, индейцев, не много теперь найдется того, что ценят белые люди, кроме нашей земли! (Эти слова он произнес с особым ударением.) Наши изделия, – продолжал он, -по сравнению с вашими ничего не стоят. Для вас это в лучшем случае любопытные безделушки. Но постойте... ведь вы охотник? Может быть, вы возьмете мокасины и патронташ? Маюми делает их очень хорошо.

– Маюми?

– Моя сестра. Вы увидите, что в мокасинах гораздо удобнее охотиться, чем в тяжелых сапогах, которые вы носите. В мокасинах можно двигаться бесшумно.

– Важнее всего то, что я получу мокасины в подарок от вас!

– Я очень рад, что это доставит вам удовольствие. Маюми сделает вам и мокасины и патронташ.

«Маюми! – повторил я про себя. – Прелестное, незнакомое имя! Неужели это она?»

Я вспомнил о прекрасной девушке, которую однажды встретил на тропинке в лесу. Это была мечта, небесное видение – она казалась слишком красивой, чтобы быть земным созданием.

Это видение явилось мне в облике девушки-индианки, когда я бродил в лесах и ароматных, благоухающих рощах. Я увидел ее на цветущей зеленой лужайке. Это было одно из тех мест южного леса, которые природа украсила с особенной щедростью. Девушка казалась неотъемлемой частью этой великолепной картины.

Не успел я взглянуть на нее, как она уже исчезла. Я помчался за ней, но напрасно старался отыскать ее. Как легкий призрак, ускользнула она по запутанному лабиринту тропинок в роще, и больше я ее не видел. Но, скрытый от моего взора, образ ее не изгладился в моей памяти, и с тех пор я все время мечтал о прелестном видении. Не была ли это Маюми?