— Omnia Mutantur, Nihil Interit, — медленно проговорил археолог. — Все меняется, ничто не исчезает.[2]

— Спасибо. Так вы изучали в школе латынь? — По виду Макса можно было сказать, что он окончил привилегированную школу. Но может, такое впечатление складывалось из-за его курчавых волос и «рейнджровера»?

Археолог улыбнулся:

— Нет, но много занимался латынью позднее. Ведь римляне моя специальность.

— Все меняется, ничто не исчезает, — повторила Рут. — Это девиз?

— Превосходный девиз для археологов, — сказал Макс, выбираясь из шурфа.

Нельсон ехал обратно в полицейский участок, стараясь не обращать внимания на Клафа, который доставал из пакетика и шумно жевал хрустящий картофель. На заданиях он ел почти не переставая: чипсы, конфеты и все, что продается в ресторанах навынос. Странно, что он еще не стал размером с дом, думал старший инспектор. Однако его живот был меньше, чем у Нельсона. Нет на свете справедливости.

— Думаете, убийство? — спросил Клаф, перемалывая чипсы.

От запаха сыра и лука Нельсона начало мутить. «Может, у меня утренняя тошнота беременных», — предположил он. Во время обеих беременностей Мишель он тоже испытывал психосоматические схватки. Но Рут не обязательно беременна. А если даже беременна, то ребенок необязательно его.

— Понятия не имею, — ответил Нельсон. — И тебе нечего строить предположения.

— Слушайте, босс, вы же знаете этих священников и монахинь. Читал я в книжке про одну такую компанию в Ирландии. Чего только они не вытворяли с несчастными детьми.

Нельсон промолчал — он вспоминал свою учебу в католической школе. Братья были строгими, но справедливыми. Да и сам он был не ангел и, наверное, заслуживал все, что получил. Ему запомнился священник графства, отец Дамиан, худощавый, ничем не примечательный человечек, которого боготворила мать Нельсона и принимала за непреложную истину любое его замечание: «Отец Дамиан считает…», «Отец Дамиан сказал…» Сам Нельсон не помнил ни одного его суждения, кроме как о лошадях. Священник любил делать ставки.

— Большинство этих книг — полная ерунда, — произнес он. — Авторы готовы написать что угодно, лишь бы получить деньги.

— И все-таки монахини противные, — не сдавался Клаф. — Черное облачение, головные уборы… Жуть.

— Моя тетя монахиня, — сказал старший инспектор, чтобы подчиненный наконец прикусил язык. В действительности сестре Марии Маргарите из аббатства Пречистой Крови Господней он приходился внучатым племянником — она была сестрой его бабушки. И не видел он ее уже много лет.

— Шутите? Значит, вы католик?

— Да, — ответил Нельсон, который не появлялся в храме восемь лет — с того самого дня, когда Ребекка приняла свое первое святое причастие.

— Вот это да, босс! Никогда бы не сказал, что вы религиозны.

— Я не религиозен. Это вовсе не обязательно для католика.

Рут и Макс сидели в «Фениксе». На Рут снова накатил волчий аппетит. Она разорвала пакет с чипсами (без добавок) и даже принудила себя предложить их собеседнику. Но Макс от чипсов отказался и сделал глоток пива.

— Спасибо.

Рут, возликовав, отправила в рот сразу четыре штуки.

— Я бы хотел, чтобы вы еще взглянули на скелет, когда мы его целиком откопаем, — проговорил археолог. — Это возможно?

— Конечно, — ответила Рут, краснея и хрустя чипсами.

— Ведь это ваша область?

Рут согласилась, стараясь, чтобы ее ответ походил на мнение эксперта, а не на скороговорку участницы соревнований по быстроте поедания сухого картофеля.

— Я бы хотел выяснить, как и зачем было обезглавлено тело, — объяснил Макс. — Когда это произошло: до или после смерти.

— Полагаете, это станет свидетельством того, что в деле замешан культ головы?

— Не исключено. Культы головы — явление более кельтское, чем римское, однако были и римские примеры. Разумеется, и в Средние века головы сохраняли в качестве святых мощей. Вспомните Святого Гуго Линкольнского. Ему отсекли голову, чтобы она могла творить чудеса. Также преподобномученик Фремунд Мерсийский. Существует легенда, что он омыл в источнике свою отрубленную голову, и этот источник, разумеется, обрел чудодейственную силу.

В голосе Макса звучал подлинный интерес, даже радость, но Рут было не до чудес. Ее родители, конечно, отнеслись бы с презрением ко всему, что связано с мощами и раками, считая их порочной папской практикой. А сама она сейчас думала о детском доме и защитной реакции Нельсона на монахинь. Ей было известно, что его воспитали католиком. Она вспомнила о своем приятеле Катбаде, иногда представлявшем себя друидом. Вот ему бы это все понравилось.

— Полагают, что на месте моих нориджских раскопок стояла средневековая церковь с погостом, — сказала она. — Именно поэтому туда направили археологов.

— Вы же знаете Норидж. — В голосе Макса все еще звучала радость. — Там повсюду церкви.

— Церковь на каждую неделю года…

— И паб на каждый день недели, — заключил археолог, и оба рассмеялись.

Рут почему-то испытала облегчение, словно они покинули опасную почву. А затем, встретившись с Максом взглядом, почувствовала, что краснеет. В следующий момент у нее громко заурчало в животе.

— Хотите поесть? — спросил ее археолог. — Здесь неплохо кормят.

Она охотно согласилась.

Когда Рут вернулась в Солтмарш, стало темно хоть глаз выколи. Она ехала медленно. Справа и слева от дороги были канавы, и один неосторожный поворот руля мог погрузить ее во тьму. Отправить в никуда. Плоская заболоченная местность исчезала в ночи, и свет ее фар был единственным на много миль вокруг. Где же весь остальной мир? Неужели больше не существует? Иногда ей именно так и казалось. Рут двигалась в круге собственного света, и «Радио-4» успокаивающе бормотало ей в ухо.

Ее коттедж был погружен в темноту, но как только Рут ступила на дорожку, сад залил резкий белый свет. После случая с Люси Дауни Нельсон настоял, чтобы у нее установили систему безопасности с прожекторами. Она ее ненавидела. Сколько раз просыпалась ночью, потому что по саду пробежала лисица и ее засекли датчики. Рут не возражала против темноты, но этот свет вызывал у нее ужас.

Слава Богу, стоило ей появиться, и навстречу, громко мурлыкая, поспешил Флинт. С тех пор как умерла ее кошка Спарки, Рут пугалась, если, возвращаясь домой, не видела своего любимца. Как он себя поведет, когда ей придется делить свое внимание между ним и ребенком, подумала она, доставая кошачью еду. Рут пока не представляла, что в этом доме будет жить ребенок. Понимала, что беременна и через шесть месяцев родит, но ловила себя на мысли, где бы провести следующее лето и не попросить ли творческий отпуск, чтобы покопаться на Виргинских островах. Но тут же обрывала себя: «К тому времени у меня уже появится ребенок», — однако воображение подводило, и она этого никак не могла представить. Уже достаточно одного того, что она беременна. А поверить в реальность ребенка — это слишком.