груди горит всё! Не могу тебе в глаза смотреть! Людям в глаза смотреть не могу! Пусти, я пойду!

Анна прижала к себе Нину, та залилась слезами и уткнулась женщине в плечо. Анна утешала несостоявшуюся самоубийцу, как ребёнка, поглаживая по голове.

— Ты чего говоришь-то? Никто ему не нужен, кроме тебя. Ты же мамка его. И не одна ты совсем, вон какой у тебя парень растёт. Сидит, не ревёт. Мужик настоящий, весь в отца. И я вам помогать буду, если простишь.

— Мне тебя за что прощать? — спросила Нина.

— Есть за что. Сама на себя чуть грех не взяла, с ружьём кинулась и тебя чуть в петлю не загнала поведением своим, — Анна чуть отстранила от себя Нину, взглянула в её заплаканное лицо и сама разрыдалась, — прости меня дуру.

Санька с Василём сидели на бревне у озера, перед ними потрескивал костёр, лаская теплом подставленные к нему ладони.

— Вообще не думал, что Нина способна в петлю залезть, — рассуждал Санька. — Чуть руки на себя не наложила. Что в голове у неё было?

— Ничего хорошего, — хмуро ответил Василь, — а ты говорил, что ей по шее надо дать за Николая. Она вон сама себе места не находила всё это время, оказывается.

— Просто думать надо, прежде чем говорить. Так легко конечно, натворила беды, а сама в петлю. Тётю Аню чуть под монастырь не подвела. Нервы у человека не выдержали.

Василь посмотрел на сидящего рядом друга и тяжело вздохнул:

— Зима скоро, а победы не видать. Со жратвой вообще туго, из колхоза всё на фронт идёт.

— Пусть хоть картошку последнюю заберут, — отрезал Санька, — лишь бы отбились скорей. Мы тут, если что, сусликов и ежей наловим.

Василь хлопнул в ладоши.

— Всё. До весны ты больше никого не поймаешь, кроме зайца. Только рыбалка остаётся.

— Нужно все сети перебрать, пока время есть.

— Переберём, — ответил Василь и задумался, — если война в скором времени не кончится, Пашку заберут, мать с ума сойдёт.

4

Пришла первая военная зима. Как никогда, холодная и снежная. Она пыталась остудить разогретую огнём землю. Возможно, наша планета и, правда, живая, как предполагают некоторые связанные с наукой люди. Форма жизни не совсем такая, как у нас, но это не лишает её возможности к самолечению. Вот и идут снега, вот и давит мороз. Как холодный компресс, приложенный к воспалённой жаром голове.

Санька и Василь основательно подготовились. Починили сети и удочки. Парни грелись у костра на своём постоянном месте на озере. Зимняя рыбалка — дело холодное и сырое, поэтому огонь в костре никогда не угасал.

— Мать ни живая, ни мёртвая, — сказал Василь, подставив озябшие ладони к костру, — всё время думает о чём-то, слова из неё не вытащишь. От отца писем нет. Тёте Вале похоронка пришла, а мать всю ночь проплакала так, будто это отца убило.

— Она переживает, успеете ли вы вырасти до конца войны или нет, чтобы вас с Пашкой, балбесов, в армию забрать не смогли, — ответил Санька, — наш вон тоже не пишет. Некогда значит. Понимать надо.

— Иди ты, — резко шикнул Василь, — лунку шире долби. Много ты понимаешь. Смотри лом не утопи, как в прошлый раз. Больше нету, я и этот у деда Наума из кузни тиснул. Узнает, по шее даст.

Санька поднялся, надел шапку, рукавицы и взял воткнутый рядом в землю железный лом.

— Сколько же он весит? Я его до пруда не допру.

— Допрёшь, — понукал его друг, — я пойду пока петли на зайцев проверю, а потом к тебе. Сеть на шнур надо другую нацепить, эту раки внизу всю в комок перепутали. Просушим и переберём.

— Ладно, — согласился Санька и водрузил себе на плечо простейший и надёжный инструмент, — ох, железяка. Его втроём подкидывать надо.

Тропка, протоптанная в снегу от костра к пруду, была очень узкой, и Санька, несколько раз оступившись, уходил глубоко в снег. Тяжёлая ноша тянула к земле, что уж точно не помогало выбираться снова на тропинку. Подойдя к проруби, он скинул лом с плеча на лёд.

— Не утопи, не утопи, — бурчал он себе под нос, — не дураки. Кое-что в голове имеется.

Санька достал из-за пазухи небольшую верёвку, длиной примерно в метр. Привязал один конец к лому, подтянул как можно сильнее и, немного поразмыслив, завязал ещё один узел. Второй конец верёвки он привязал к запястью правой руки. Ударил несколько раз остриём лома, лёд откалывался большими кусками и отскакивал в сторону.

— Вот это дело, — восхитился Санька, довольный проведённым испытанием, — сейчас в один момент всё сделаем.

Он подошёл к проруби, посильней размахнулся и ударил по кромке льда. Металлический лом зловеще звякнул, соскочил и, как торпеда, ушёл в воду, увлекая за собой привязанного к нему подростка. Тот и сам не понял, как в одну секунду оказался подо льдом. Из проруби торчали только широко расставленные ноги.

Санька открыл глаза под водой. Лома видно не было. Привязанная к руке верёвка, натянувшись, тащила в темноту холодного омута. Он ничего не мог сделать. Второй рукой нельзя было дотянуться до петли. Тело, обожжённое ледяной водой, начинало трясти то ли от холода, то ли от ужаса осознания того, что всё может закончиться прямо сейчас, вот здесь, с верёвкой на руке. В голове мелькнула мысль, что вот также петлёй тянуло на тот свет Нину, только за шею… и вверх. Сердце заколотилось ещё сильней.

Вдруг Санька почувствовал, что его кто-то пытается вытащить за ноги, и у него это получается. Санька потянулся рукой, пытаясь ухватиться за край проруби. Рывок, ещё рывок, спаситель тянул за штаны, чуть не стащив их вовсе.

Спасённый Санька снова увидел свет и, отплёвываясь от воды, стал глотать воздух, вытаращив глаза. Вытянув из воды за верёвку злополучный лом, он откинул его в сторону, сняв петлю с руки:

— Вот же падла, — кряхтел подросток, вытирая глаза, — шапку утопил.

Он откинулся на спину и тяжело дышал. Потом приподнялся и увидел своего спасителя, точнее спасительницу. Перед ним сидела на льду девчонка, его ровесница, она трясла мокрыми ручонками и пыталась отряхнуть от воды рукава своей фуфайки. Рядом с ней на снегу лежали два забитых зайца.

— Ты кто? Зачем здесь? — Санька выпалил первое, что взбрело в голову.

— Чего? — переспросила незнакомка.

— Это ты меня что ли? — теперь уже и сам спасённый не понял, что спросил.

— Воды нахлебался? Ясно, — усмехнулась девушка, — ты совсем дурак? Кто же лом к руке привязывает? Придурочный!

— Я это… Чтобы он