По счастью, Саша Николаич понял его игру и догадался спросить у Ореста, отчего он не идет играть на бильярде.

— Моравидисов нет! — пояснил Орест, угрюмо глядя на Сашу Николаича.

— Чего? — не понял тот.

— Моравидис, — пояснил Орест, — испанская монета. Так вот, у меня нет никаких!

— Так я вам дам! — предложил Саша Николаич. — Вам сколько нужно?

— По крайней мере полтинник!

Саша Николаич дал ему полтинник с радостью, а Орест пожалел, что не спросил рубля.

С этих пор каждый вечер Саша Николаич откупался полтинниками и Орест честно исчезал до самой ночи.

Мало-помалу он до того свыкся с этим, что прямо подходил к Саше Николаичу, протягивал руку и говорил:

— Такса!

Саша Николаич доставал полтинник и отдавал ему.

Маня при этом болезненно морщилась, но никогда не говорила ничего, желая показать, что она стоит выше всего этого.

Саша Николаич сочувствовал ей. Она ему казалась не только выше всего, что окружало ее в доме Беспалова, но и выше всех женщин, которых он знал.

До сих пор он водился только с лоретками, как называли тогда женщин легкого поведения, или с дамами и барышнями так называемого приличного общества. Первые были слишком распущенны, вторые слишком недотроги, и все вместе они были пусты и глупы до необычайности.

Маня же была рассудительна, умна, красива, ужасно красива, держалась не хуже любой барышни и с ней не было скучно, потому что можно было говорить обо всем.

Сама она ничего не рассказывала, но внимательно слушала Сашу Николаича, изредка подавая ему реплики и тоже никогда и ни о чем не расспрашивая; но, чтобы поговорить с ней, Саша и не нуждался ни в каких расспросах, он находил особенную приятность в том, что проводил время с Маней наедине, желая, чтобы это время длилось как можно дольше, и потому старался заинтересовать ее своими рассказами.

Она узнала от него подробности всей его предыдущей жизни до разговора с таинственным незнакомцем в ресторане включительно.

— Меня удивляет одно, — сказала она Саше Николаичу, — отчего вы не поговорили с ним подробно?

Саша Николаич, видевший до некоторой степени геройство со своей стороны в том, что он отверг предложение незнакомца, был уверен, что Маня одобрит это геройство, и очень удивился, когда она сделала это свое замечание.

— Как?! — возразил он. — Разве, по-вашему, следовало согласиться на его условия?

— Но ведь он ничего определенного не сказал?

— Однако он потребовал от меня, чтобы я его слушался!

Маня улыбнулась одними губами, но ее глаза оставались серьезными.

— Но ведь неизвестно, может быть, он заставил бы вас делать только очень хорошее? Отчего было не попробовать? Ведь вы всегда имели бы возможность отказаться, если бы вам пришлось поступать против совести.

Это было просто и ясно, и Саша Николаич недоумевал, каким образом это не пришло ему в голову самому, и он пожалел, что не только не взял с собою карточки незнакомца, но даже и не прочел ее, чтобы узнать, как того звали.

Напрасные старания Саши Николаича по отысканию места все более и более убеждали его, что от прежних знакомств помощи ему ожидать нечего и что место ему не только нелегко найти, но, по всей видимости, просто даже невозможно.

И волей-неволей сам собой навязывался вопрос: что же будет впоследствии?

Ну хорошо! Пока у него есть кое-какие деньги и он может жить на них, а потом что?

Не поступать же ему в мелкие канцелярские чиновники или, что еще хуже, в магазинные приказчики?

Чем больше он думал об этом, тем правильнее и разумнее казалось ему соображение Мани.

В самом деле, он тогда погорячился и очень может быть, что этот антипатичный на первый взгляд незнакомец на самом деле — прекрасный человек и не потребует от него ничего дурного.

Положим, даром денег не платят, но все-таки отчего же было не поговорить подробнее? А вдруг и в самом деле была возможность вернуть тысячу рублей в месяц, а тогда…

Саша Николаич даже зажмурился при этой мысли и в какой-то туманно-далекой перспективе, в смутных образах представил себе это «тогда».

И он видел себя не одиноким, как прежде; он не отделял себя в своих мечтах от такой красивой молодой девушки, какой была Маня.

Теперь он, выходя из границ отведенного себе бюджета, приносил иногда ради нее закуски к обеду или конфеты, а, имея по-прежнему тысячу рублей в месяц, показал бы Мане, как умеет жить, и поистине сделал бы себе и ей жизнь прекрасною.

Это ничего, что он еще не объяснился с нею и не имел понятия о том, чувствует она к нему склонность или нет. Он даже себе не отдавал отчета, любит ли Маню. Просто в его мечтах фигурировала именно такая девушка, как Маня.

Эти мечты веселили его, и он, лежа днем в постели, когда по дому разгуливал Беспалов, в халате, с трубкой, находил удовольствие в мечтаниях, не соображая, что мечтает и лежит, уподобившись слепому Виталию и Оресту.

Однако дома проводить время в этом мечтанье Саше Николаичу скоро стало невмоготу и он, окончательно отчаявшись найти место, решил действовать.

Он приоделся, причесался и отправился в ресторан.

Там все было по-прежнему и его встретили так же почтительно.

— Давненько не изволили быть! — ласково упрекнул Сашу Николаича знакомый лакей, подавая карточку.

Саша Николаич спросил завтрак.

Очутившись снова в привычной обстановке ресторана, который посещали исключительно люди, способные тратить много денег, очутившись снова в среде этих людей, спокойных, вежливых и учтивых, привыкших приказывать, Саша Николаич почувствовал непреодолимое желание вернуться в эту среду, к которой он привык и в которой чувствовал себя так же хорошо и свободно, как рыба в воде.

И его, как рыбу, снова потянуло в эту воду.

Ему все еще казалось, что его житье у Беспалова не постоянное, а временное, и что скоро должно что-то случиться такое, что вернет ему прежнее.

— Узнай-ка, братец, — приказал он лакею. — Когда я был тут в последний раз, в кабинете, то оставил там визитную карточку одного господина на столе.

— Слушаю-с! — сказал лакей и через некоторое время, раскачиваясь на ходу, принес на подносе визитную карточку, сохраненную опытной и хорошо выдрессированной прислугой ресторана.

На карточке стояло: «Агапит Абрамович Крыжицкий», и был обозначен точный адрес.

Саша Николаич остался доволен, точно выиграл в карты крупную ставку, и должен был лишний раз констатировать, что между его теперешней рябой девкой Марфой и ресторанной прислугой огромная разница.