– Договорились, – я протянул Стешке руку, которую она важно пожала.

В кухню вошёл Пахом:

– А ну, Степанида, геть! – согнал он её со своего табурета. – Смотри, Митя, тут всё за последние годы. Однако можешь не перебирать, вот, пока ты в больнице-то лежал, приставы приходили. По процентам большая просрочка, согласились ждать, покуда ты не выпишешься. А бумагу-то оставили, вот, верхняя, тут всё разом прописано.

Я взял в руки лист и углубился в строчки и столбики моих многоступенчатых долгов.

– М-гм... Это что ж, если я после выписки в три дня к ним не явлюсь?..

– Не вернуть имения.

– Так сегодня третий день!

– И я-то про что!

– Так чего сидим?! – я подскочил и уставился на деда, слегка оперевшись о край стола: – Только вот что, Пахом. Не знаю уж, каким местом меня особо стукнуло, но с памятью после больницы у меня не очень. Я, понимаешь, два месяца, пока в отключке валялся, больше с прадедом Пожарским разговаривал.

– Это с Иваном Александровичем, что ли? – осторожно спросил Пахом.

– С самим Дмитрием Михайловичем, первым!

Дед присвистнул.

– А ты думаешь, откуда я про клад узнал? – я продолжал сверлить его глазами, опасаясь увидеть тень сомнения в себе. Но Пахом смотрел на меня тревожно:

– Так ты что ж, Мить, совсем ничего не помнишь?

– Отчего ж! Помню много что. О жизни Дмитрия Михайловича таких могу тебе рассказов порассказать – закачаешься. А вот о своей многое подзабыл. Хуже того. Опасаюсь, если про меня прознает кто из недругов – отберут последнее. Скажут ведь: умом скорбен стал.

– Эти мо-огут, – нахмурился дед, подтвердив мои худшие опасения. Похлопал ладонями по коленям. – Слушай, Митя. Ты про ту печаль никому не сказывай. Что подзабудешь, всё у меня спрашивай.

Экие дед с внучкой дружные!

– Лады.

– А я уж – никому, могила. Ты, Митя, в старике не сомневайся. Я ж тебя с самой колыбели нянчил! Кому и доверять, как не дядьке?

Вот всё по своим местам и встало. Дядька-воспитатель. Ближайшее доверенное лицо.

Пахом торжественно поднялся и тут вспомнил, что наш разговор спокойно слушает ещё одно лицо, куда менее надёжное. Грозно повернулся к внучке:

– Стешка! Ты по то, что слышала – ни-ни! Никому, слышишь?! Иначе и Дмитрия Михалыча под беду подведём, и сами на улице окажемся.

Стеша вытаращила глаза и испуганно закивала головой:

– Я поняла, деда!

ИМЕНИЕ И ПРОЧЕЕ

От подъезда мы пошли неторопливым шагом. Довольно быстро я выяснил, что в заклад имение успела оформить ещё матушка внучка́, страшно переживавшая за то, что образ жизни молодой вдовы не соответствует статусу княгини. И просадила на тряпки и приёмы всё до последней копейки, дура набитая. Повезло ей с её безвременной кончиной, иначе поучил бы вертихвостку вожжами по жопе, чтоб знала, как мальчишку без гроша на прожитие оставлять!

Мы свернули с Фонтанного бульвара на проезжую улицу.

– Далеко идти-то?

– Минут двадцать, а то с полчаса.

Я посмотрел, как Пахом хромает. Мда.

– Извозчика бы нанять.

– А отчего и не нанять? С деньгами-то. Один момент.

Пахом остановился у края тротуара и, дождавшись приближения одной из странных (для меня) самодвижущихся повозок, поднял руку. Машина остановилась.

– До Земельного банка.

– Прошу, господа, – водитель в кожаной куртке, круглом шлеме и огромных очках на пол-лица распахнул перед нами боковую дверцу. – Домчу с ветерком!

И ведь домчал. Под конец краткого путешествия я даже смирился с некоторым механическим амбре, идущим от этого драндулета – всё же, быстро добираться куда лучше, чем пешком шкандыбать.

В банке, по-моему, остались несколько обескуражены нашим явлением, долго сверяли расписки и истории платежей. Система у них оказалась странная, для меня – запутанная. Некоторые хвосты тянулись аж по десятку лет! Матушку Дмитрия я раз двадцать успел крепким словом помянуть.

Дальше очень тщательно считали деньги. На оплату всех просроченных, трижды перекредитованных долгов с процентами ушло около десятка бумажных упаковок. Машинка для проверки у них, между прочим, была с магической лампой, проверяли каждую бумажку в пачке.

– Я хочу, чтобы вы подсчитали окончательную сумму, которую нужно выплатить, – сказал я напоследок управляющему, – и прислали расчёт в особняк Пожарских. Не далее чем через месяц я планирую полностью вернуть деньги за закладную и избавить имение от этого бремени.

Пахом наблюдал происходящее с видом чрезвычайно довольным.

Вышли мы из банка, я и говорю:

– Надо бы какую торбу для денег купить, что ли. Эта бумажная пакетина скоро расползётся на глазах.

– Торбу – несолидно, – не оценил мой дядька. – Портфель надо. Аль чемоданчик этакий специальный.

– Мастеру, что ль, заказать?

– А во-он, глянь: «Ручная кладь». Зайдём, мастера спросим? А то – что-то из готового сразу подберём?

Из этого магазина мы вышли с прямоугольным чёрным чемоданчиком, обтянутым натуральной кожей. Выглядело представительно, да и дурацкие опасения, что бумага треснет и мне придётся собирать денежные пачки под любопытными взглядами толпы, исчезли.

Мы неспешно пошли вдоль улицы, сплошь облепленной магазинными витринами.

– Слушай-ка, дядька...

– Чего?

– Управляющий нам нужен, чтоб дом в руках держал. Слуги. Кухарка хоть для начала.

– Варить-то не на чем, – смурно возразил Пахом.

– Значит, сперва ремонт. Следовательно, первый в очереди – управляющий. У меня дел будет по горло – что ж я, ещё и за ремонтом приглядывать должен? Где нынче управляющих берут?

Дядька задумчиво пошевелил бровями.

– Могу на должностную биржу сходить. Там запросы на вакансии оставляют, кто хочет место получше найти. Рекомендации, опять же, можно посмотреть.

– Вот сейчас и сходи. Спросишь там, сколько сейчас управляющим жалованье в хороших домах кладут, да не скупись, прибавь чуток сверху. Но только чтоб хорошего подобрали! Да возьми-ка денег, – я вытащил из чемодана пачку и сунул дядьке, от чего глаза у него полезли на лоб, – пешком не ходи, ногу береги. А на обратном пути купи продуктов, чтоб на сегодня и завтра хватило. Да всякую дрянь вроде той лапши не покупай, гадость какая. Я к вечеру буду.