— Охренел, что ли? Нет, конечно! — с нервной улыбкой отвечает парень. — С чего ты вдруг решил, что я коп?

Инстинкт самосохранения в конце концов сдается под натиском жадности: мне же предлагают вдвое с лишним увеличить мой дневной заработок. Вслед за парнем я пересекаю улицу и захожу в какой-то бизнес-центр. В холле мой провожатый привычно кивает охраннику. Мы заходим в пустой лифт и едем на двадцать четвертый этаж.

Как только двери лифта закрываются, парень протягивает мне руку.

— Рик Клири, — представляется он.

— О’кей, — говорю я, не подав ему руки.

— Значит, ты типа нового наркокурьера у Дэнни?

— Понятия не имею, о чем это ты.

— Ладно-ладно, понял. Просто ты же спрашивал, не коп ли я… — (Я тем временем оглядываю лифт, пытаясь найти глазки скрытых камер, и старательно делаю вид, что ничего не слышу.) — Значит, даже говорить об этом не хочешь. Ну, ты крутой!

На двадцать четвертом этаже над пустующей стойкой дежурного администратора прикреплена большая вывеска: «Добро пожаловать в „DC Investments“». Людей не видно не только за стойкой, но и в большинстве закутков разделенного полупрозрачными перегородками офисного помещения. Рик тем временем ведет меня через весь офис к закрытой двери. Там, в кабинете, я наконец вижу человека в действительно правильном костюме, но при этом с прической, как у Арта Гарфанкела. Человек не то кричит, не то рычит что-то в спикерфон, даже не подняв трубку. Причем едва ли не на японском. Судя по всему, это и есть Дэнни Карр. Заметив меня, он кивает в сторону дивана. Заметив же Рика, сердито машет рукой, явно указывая ему на выход. Рик пятится мелкими шажками, как гейша, и через секунду скрывается за дверью.

Я поудобнее устраиваюсь на мягкой черной коже, а Дэнни тем временем оборачивается и достает из стенного шкафа какой-то странный девайс, напоминающий мне птичью клетку, которую я соорудил на уроке труда в девятом классе. Впрочем, скоро выясняется, что эта клетка электрическая. Вилка втыкается в розетку на стене, и внутри этой приблуды загорается тускловатая зеленая неонка. Продолжая болтать по-японски, Дэнни достает из шкафа кусок хирургического жгута фута два длиной и небольшой металлический диск размером примерно с банку из-под жевательного табака «Скоал».

— Где Карлос? — спрашивает он меня, закончив телефонные переговоры.

Карлос — мой предшественник, тот самый парень, который прямо на моих глазах звезданул «Моторолу» об стену там на лестнице.

— Я — новый Карлос, — говорю я.

— Новый Карлос, — хихикает он, повторяя мои слова. — Звучит как «Новая кока»[7]. Ладно, будем надеться, что ты дольше продержишься. Ты, кстати, не похож на наркокурьера.

— Занятное дело. Мне это все говорят.

— У нас с Карлосом были кое-какие договоренности, вот и все. Договоренность первая: чуть-чуть бабла сверх положенного за короткую поездку вверх и вниз на лифте. — Он отслюнявливает от большой пачки денег две стодолларовые купюры и протягивает их мне. — Надеюсь, ты не против?

— Надеюсь, что нет, — отвечаю я и ловлю себя на том, что все время непроизвольно посматриваю на птичью клетку.

— Эта штука называется испаритель, — поясняет Дэнни, поймав мой взгляд. — Двоюродный брат прислал из Лос-Анджелеса. Такой вроде аксессуар для здорового питания. Никаких смол, никакой гадости, один чистый ТГК[8]. Жаль только, греется долго.

Дэнни достает пачку «Вэнтеджа» и, щелкнув ею пару раз по ладони, так, чтобы наполовину выбить несколько сигарет, протягивает их мне. Я мотаю головой. Пейджер у меня на поясе вновь оживает.

— Мне, вообще-то, пора.

— Бедный Дедушка Мороз, все время работа, ни минуты покоя. Но раз уж ты пока здесь, дай я тебя еще кое-чем загружу. У нас с Карлосом был еще один уговор. Понимаешь, эти убогие четвертушки — милое дело для офиса, — говорит он, показывая на пакетик, который я положил перед ним на стол. — Но на выходных мне нужно оттянуться по-настоящему — а значит, и травы нужно побольше. Только не говори, что так не положено, я и без тебя знаю, что тебя проинструктировали: больше четверга зараз одному покупателю не приносить.

Он абсолютно прав: Рико ясно дал мне понять, что любые операции, в которых фигурирует объем, превышающий джентльменскую четверть, категорически запрещены папской декреталией. Умение не зарываться и позволяет Первосвященнику до сих пор избегать полицейского внимания и оставаться на свободе. Кстати, Рико недвусмысленно намекнул и на то, что именно нарушение данного указа стало причиной увольнения Карлоса.

— Я первый день на работе, — говорю я, виновато разводя руками.

— Понятное дело, — говорит Дэнни, протягивая мне свою визитку. — Когда передумаешь — звони: пятьсот лишних баксов в неделю ждут тебя.

Встреча со следующим клиентом назначена у меня на углу Двадцать третьей стрит и Седьмой авеню. Моя первая мысль: «Кто бы мог подумать, что так много красивых женщин курят траву?»

Мысль вторая: «Она — это он». Нет, не трансвестит… Просто — я вынужден это признать — очень привлекательный мужчина в обтягивающих, как вторая кожа, кожаных брюках и с глазами, изящно подведенными черной тушью.

Увидев меня, он начинает выть:

— Нет, только не говори, что ты не принес эту чертову дурь! Скажи, скажи, что принес!

Он нетерпеливо бьет копытом, пока я произношу магическое защитное заклинание и требую от него ответов на вопросы. Все ответы оказываются правильными. В общем, все идет почти нормально до тех пор, пока речь не заходит о деньгах.

— Твою мать. — Порывшись в карманах, он выуживает на свет презерватив и щепотку пыли со старыми нитками.

— Разговор окончен, — говорю я и тут же направляюсь в сторону метро.

Он хватает меня за плечо. Я резко оборачиваюсь, пытаясь изобразить как можно более зверскую гримасу. Вообще-то, я считаю себя скорее героем-любовником, чем бойцом. Но чтобы меня пыталось запугать какое-то чмо с накрашенными ресницами — это уж слишком.

— Не вторгайся в мое личное пространство! — рычу я.

— Пойдем со мной на хату, там у Кристофа бабла немерено.

— Позвонишь в следующий раз, когда при деньгах будешь, — говорю я, твердо намереваясь как можно быстрее уйти оттуда.

— Да это совсем рядом, здесь же, на этой самой чертовой улице. Отель «Челси», знаешь?

«Сида и Нэнси» я смотрел четырнадцать раз.

Нет, вы только не подумайте, я вовсе не одержимый фанат. Кино, конечно, отличное, даже несмотря на то, что про Джонни Роттена там все здорово переврали. Лавстори без розовых соплей — это уже что-то. По душе мне и главная мысль фильма: все эти слащавые байки про любовь — одна чушь. Настоящая любовь — та, которая практически немыслима в реальном мире, — причиняет лишь боль и страдание.