Я ведь, в общем-то, и в Нью-Йорке оставаться не обязан. Кей говорила, что в долгих поездках вдали от дома ей было одиноко. Не знаю, возможно, что и так, — я просто не пробовал. В конце концов, я ведь даже в Калифорнии не был. А там, говорят, солнце каждый день светит так, как здесь сегодня.

Я сажусь в «бьюик» и засовываю в магнитолу кассету. Это «Рамонес». Сделав музыку погромче, открываю окна. Воздух над хайвеем попахивает выхлопными газами, но как же, черт возьми, здесь хорошо и свободно дышится!

Эта книга никогда не появилась бы на свет без неоценимой помощи моего, увы, безвременно облысевшего агента Чарли Ранкла, величайшего мастера своего дела. Огромное спасибо и его очаровательной жене Марси, делающей все возможное, чтобы поддерживать мужа в отличной форме. Кроме того, я очень многим обязан своему редактору Каре Бедик, чья упорная работа над этим текстом избавила вас, дорогой читатель, от многих клише и штампов (за исключением, может быть, только что упомянутого).

Спасибо Тому Кею, поверившему в меня раньше всех остальных. Кроме того, выражаю свою благодарность — без какого бы то ни было определенного порядка — Алексу Коксу, Сиду Вишесу, Нэнси Спанджен (а также Гэри Олдмэну и Хлое Уэбб), любезнейшему персоналу клиники Кингз-Парк, кафе и службе доставки «Джоннис-дели» за их сэндвичи с яйцом, поддерживавшие мое существование, Рэнди Ранклу, группе «Рамонес» и Джуди Блюм, научившей меня всему, что я, как мне кажется, понимаю в женщинах.

Наконец, я испытываю чувство глубочайшей благодарности к моей семье: отцу, довольно рано заметившему и с тех пор постоянно повторяющему, что я не создан для нормальной, достойной работы; сестрам, бесконечное хихиканье которых за семейным обеденным столом до сих пор подстегивает меня и не дает расслабиться; и конечно, маме, которой я обязан — как в буквальном, так и в переносном смысле — абсолютно всем.