прозы, поэзии и политических статей о литературе можно было бы, по мнению Фучика, сделать прекрасный подбор произведений, с тем чтобы читатель нашел там ответы на животрепещущие вопросы сегодняшнего дня. Юлек утверждал, что никто не мог бы написать такой ясный, горячий призыв против прогитлеровского «приспосабливания», как сделал это, например, в 1890 г. Сватоплук Чех в своем стихотворении «Шаблоны». Издание хрестоматии, включающей подобные произведения, было бы, как полагал Фучик, хорошим политическим и коммерческим мероприятием.

Но, к сожалению, ни один из этих проектов Фучика так и не был осуществлен.

* * *

Мы оставались в Хотимерже и в осеннюю пору. Мама, объясняя свой отъезд, говорила, что якобы не может оставить Веру одну в Пльзене. В действительности мама очень не любила деревню в осенние и зимние месяцы, когда стояли густые туманы, а на деревьях поникли пожелтевшие листья. Каждый порыв ветра срывал и уносил их тысячами. В сухую погоду ветер в бешеном танце кружил их по земле, а потом, наигравшись, бросал где-нибудь у изгороди. В дождливую погоду листья устилали дороги, сплошь утопавшие в грязи. Во двор мы выходили в деревянных башмаках. На стенах дома появлялись мокрые пятна, которые ширились и росли от фундамента к окнам первого этажа и выше. Все вокруг становилось мокрым и сумрачным.

В городе было несравненно лучше. Квартира в Пльзене теплая. Стоило повернуть кран, как в кухне и в ванной текла вода, тогда как в Хотимерже нужно было со второго этажа спускаться во двор к колодцу. А мыться можно было лишь в корыте, стоявшем в прачечной.

Как только позволяла погода, отец уходил на рыбалку или в лес. Правда, еще летом у старика заболел палец на ноге. Боли мучили его, особенно ночью, не давали спать. Он вставал, ходил по комнате, а когда наступал рассвет, брал в руки бинокль и глядел, не ловит ли кто-нибудь рыбу на его месте в Зубржине. Этого Юлек никак не понимал. И хотя очень уважал отца и искренне его жалел, но не мог не высказать ему своего недоумения относительно того, что он не позволяет другим рыбакам ловить в Зубржине на «его месте». Отец сухо отвечал, что Юлеку этого не понять. Но никогда больше не касался в разговоре этой темы.

Однажды, когда старик был у доктора в Пльзене, пришел сельский сторож и подал Юлеку удочку. Фучик рассмеялся и спросил, зачем ему удочка, ведь он никогда не рыбачил. Удивленный сторож ответил:

– Но ведь я отобрал ее у того человека, что удил на вашем месте!

– А почему вы не дали ему удить? – спросил Юлек.

– Да ведь он браконьерствовал в водах старого пана Фучика! – серьезно разъяснил сторож.

– Оставьте его, пусть ловит, и удочку ему верните, – спокойно ответил Юлек.

Юлек никогда не брал удочку в руки. Если же ему случалось быть возле реки, когда отец вытаскивал рыбу, то немедленно удалялся. Он не любил смотреть, как умерщвляют живое существо. Он был чувствительным, но не сентиментальным. Когда мы, например, ходили вместе на демонстрацию и полицейский при разгоне демонстрантов кого-нибудь избивал резиновой дубинкой, Юлек тут же заступался, Фучик обладал недюжинной силой, но никогда не употреблял ее против слабого и безоружного. Юлек не обидел в своей жизни даже цыпленка. Мама в его присутствии не позволяла себе зарезать курицу или кролика.

Наша коза Лизинька незадолго перед пасхой должна была оягниться. «Вы ни о чем не заботьтесь. Я все беру на себя», – решительно объявил отец. Когда настал долгожданный день, старик ежеминутно заглядывал в хлев. Он с таким нетерпением ждал козлят, что даже забыл про боль в ноге. Вечером он объявил, что не уйдет из хлева до тех пор, пока козлята не появятся на свет. Прошло уже много времени, а отец все не приходил. Юлек предложил пойти посмотреть, что с ним. Мы взяли фонарь и отправились в хлев. Отец лежал на соломенной подстилке. Лизинька стояла у корыта и облизывала козленка. К старику прижимался второй козленок, а третий должен был вот-вот появиться.

– Папа, ради бога, что с тобой? – испуганно воскликнул Юлек.

– Я уже не могу смотреть, как эта бедная коза страдает. Кто знает, сколько еще козлят она даст! – со вздохом ответил отец.

Я сбегала за соседом. Отец встал и заявил, что он сварит козе пиво с медом для подкрепления сил. Наш сосед, старый Плас, между тем помог появиться на свет третьему, а затем и четвертому козленку. Четыре прекрасных козленка, беленьких, как хлопья свежего пушистого снега! Это было что-то невиданное и неслыханное.

– У нас всегда случается что-нибудь особенное, – шутил Юлек.

Старый Плас сказал:

– Четыре козленка – это действительно редкий случай. Коза обычно приносит одного, от силы двух козлят. Редко – трех. Но то, что здесь произошло, я еще в своей жизни не видел. Четыре козленка!

Козлята между тем, хотя и неуверенно, стояли на высоких и тоненьких ножках и требовали пищи.

– Коза всех не сможет прокормить, – задумчиво сказал Плас. – Очень жаль, если козлятки погибнут.

Утром, за завтраком, Юлек предложил для двух козлят организовать искусственное кормление, а двух других оставить на попечение Лизиньки. Тут же мы перенесли козлят наверх, в кухню, и поместили в нише, которую выстлали соломой. Закуток загородили двумя ящиками из-под угля. Я налила в бутылку молока, надела на горлышко соску. Юлек уселся на старую кушетку с козленком на руках, открыл ему рот, а я всунула соску. Малыш начал жадно сосать. Угощение пришлось ему явно по вкусу.

В конце недели приехала мама и решительно расправилась с новыми жильцами.

– Виданное ли это дело? Козлов помещать в кухне! – шумела мама.

Но она еще не знала, что внизу, в жилой комнате, отец усадил наседку на яйца, дабы ей не было холодно. С отцом управиться могла лишь мама. Как только она дозналась о проделке старика, наседка тотчас была переселена в курятник.

– Эти мужчины готовы квартиру превратить в хлев! – гневно говорила мама.

Однако сердилась она недолго, ибо во всем этом был замешан Юлек.

Затем мать с отцом решили трех козлят зарезать, а одного оставить. Но Юлек к мясу не прикоснулся. Он говорил, что козлята были его «воспитанниками».

Мама осенью по воскресеньям приезжала в Хотимерж и всегда готовила нам еду на несколько дней. Она была убеждена, что мы тут умираем с голоду, когда ее нет.

На зиму уехал в Пльзень и отец. Доктор сказал, что у старика гангрена.

Примерно в октябре Юлек привез из Праги от «чинянов» книгу Александра Никличка