открыл очередную бутылку пива. Вот ведь как бывает: и вор в законе и сыщик, могут иногда в одно и то же время заинтересоваться вопросами из такой далекой от их повседневных забот семантики.

Три дня, несмотря на истощившиеся запасы продовольствия, Макаркин не выходил из квартиры. Но, когда закончилось и пиво, Стах покинул уютный диван.

Единственным итогом «диванных бдений» стало решение до поры до времени, никого не посвящать в свой замысел. Бывают же у людей минуты просветления! Особенно у тех, кто знает цену предательству. За всю его долгую уголовную жизнь это было самое правильное решение. И пришло оно ровно в тот момент, когда, открыв холодильник, Макаркин не обнаружил в нем пива.

— Ну, падла… Кто тут повеселился? — возмутился Стах. — Вот и доверяй людям.

Он с силой захлопнул дверцу и, вернувшись к дивану, пересчитал пустые бутылки. Двадцать четыре. Ровно столько, сколько он принес домой три дня назад.

— Ночью пиво могли выпить, а бутылки потом подложить! — Не поверил сам себе Макаркин. — Никому нельзя доверять. Ты к человеку со всей душой, а он потихоньку твое пиво посасывает. Или в ментовку стучит[5].

Про ментовку Стах высказался, попросту говоря, ни к селу ни к городу, но какой-нибудь умник не упустил бы случая назвать это оговоркой по Фрейду.

Решив никого не посвящать в свои «банкетоходные» замыслы, Макаркин тут же сделал все наоборот: намекнул об этом своему старому кирюхе Алику Жемердею. Жемердей была настоящая фамилия кирюхи, а Алик — кликуха. Как его звали на самом деле, никто не помнил.

С Аликом они встретились в пивной «У брата» на улице Дмитрия Ульянова. Лет десять назад пивная была очень популярна у ценителей хмельного напитка и подсоленных сухариков, любителей пошуметь и даже помахать кулаками. Со временем «контингент» откочевал в более злачные места, все «устаканилось». «У брата» теперь можно встретить научных сотрудников Института истории, мирно обсуждающих вопрос, был ли Сталин внебрачным сыном тбилисского градоначальника или путешественника Пржевальского? Захаживают в заведение служащие музея палеонтологии и даже ненадолго отлучившиеся из стационара всемирно известной Клиники эндокринологии больные сахарным диабетом.

— Широко берешь! — выслушав Макаркина, прокомментировал его замысел Жемердей. И больше не сказал ни слова, пока не опорожнил кружку пива. А потом добавил: — Широко.

В пивной было пусто, чинно. И друзьям никто не мешал обсуждать насущные проблемы усиления криминогенной обстановки в городе Москве.

— Того стоит. Драгоценностей на бабах будет немерено.

— Они свои цацки в сейфах прячут. А надевают бижутерию. Дешевый мир. Показушники.

— Надо дождаться, когда миллиардеры поплывут. Соберут свою кооперативную пьянку.

— Корпоративную.

— А есть разница? — приподнял правую бровь Стах.

— Никакой, — легко согласился Алик и поправил небрежным движением начинающую седеть прядь кудрявых волос. Он и кликуху свою получил за то, что педантично следил за своей внешностью: стригся у классной мастерицы, носил неброскую, но стильную одежду. Жемердею даже во время нередких отсидок удавалось сохранять свою шевелюру. — Разницы, я считаю, никакой, но господа называют свои коллективные пьянки корпоративными. Знаешь, Стах, там можно будет грабануть и какую-нибудь заморскую красотку. Эту, как ее… С титьками! За каждую маркоташку по сто миллионов могут дать.

— Разогнался. Дженифер Лопес ему подавай! А Воробьиху не хочешь? — Ольга, сожительница Макаркина не пропускала ни одной передачи про голливудских звезд и, несмотря на его энергичные протесты, рассказывала Стаху, кто из них с кем живет, какую диету соблюдает и какой гонорар получил за последний блокбастер. Так что, хотел он этого или не хотел, а кое-какие имена зацеплялись в памяти.

Алик понял, что по части заморских и отечественных звезд, ему с Макаркиным не тягаться, и сразу посерьезнел:

— Надо поискать, не горбатится ли кто из наших на этих гребанных «банкетоходах».

— Вот и я о том же, — тихо сказал Стах. — Надежный братан нужен.

— Морячок! — Жемердей подмигнул.

И оба засмеялись. Был у них на примете бывший подводник Лапушкин, частенько «ходивший в зону», а нынче крышевавший богатых яхтсменов на Клязьминском водохранилище.

— На пароходе братану нельзя светиться. Его в порту каждая собака знает, — озаботился Алик. — Когда шухер начнется…

— Ему и незачем на борт соваться. Найдет нам надежного бойца. А лучше и двух. И катер за ним. Помощнее да побольше.

— У него яхта есть.

— Если яхту, то лучше попросить у Абрамовича, — сердито бросил Макаркин.

— Да это я так, шутки ради.

— Пошутим опосля. Сейчас, давай, прикинем картину битвы. Сколько кентов нам под ружье потребуется?

Они просидели «У брата» еще часа два, выпили по пять кружек светлой «Балтики» и остались довольны собой. «Картина битвы», хоть и подернутая еще легким туманом, начала обрастать реальными деталями.

У СЫЩИКА ОТКРЫВАЮТСЯ ГЛАЗА

Только после того, как Света убрала со стола и перемыла посуду, а Владимир сварил кофе, гостья, подлив в чашку несколько капель коньяка, спросила:

— Ты интересовался работой о клонировании Христа. Это был предлог, чтобы заманить меня в свои сети?

— Я хотел совместить приятное с полезным.

— Надеюсь, что «приятная» компонента, это я?

— Прекрасная Компонента, вы не завели себе бой-френда-ученого? Уж больно по-ученому выражаетесь.

— Не нагнетай. Перейдем к Дидье ван Ковелеру. Ты читал его эссе?

— Нет. Но слышал, что это забавная вещица.

— Забавная вещица! — возмутилась Светлана. — Кто тебе сказал такую чушь?

— Один знакомый.

— Какой-нибудь нувориш из бывших братков? — журналистка знала, что большинство клиентов сыщика — бизнесмены и банкиры, которых она на дух не переносила. Но понимала, что для приятеля они — основная статья дохода.

— Ты можешь кратко и доходчиво пересказать такому профану, как я, суть сочинения этого Дидье?

— Могу. Я только что прочитала. Дважды! Для замордованной работой бабы, это что-нибудь да значит. Ты слышал о Туринской плащанице?

— Слышал. И про Аржантёйский хитон знаю, и про судариум из Овьедо знаю.

— Начитанный профан, — с уважением похвалила Светлана. — О чем же тогда тебе рассказывать?

— Автор упоминает про Закон сохранения и превращения энергии?

— Вот за что я тебя люблю, Володька… — Светлана посмотрела на него с такой доброй и ласковой улыбкой, что у Фризе заныло сердце. — Ты хотя бы догадываешься, за что?

— Нет.

— Ладно, проехали. — Она прикрыла глаза и сцепила в замок длинные тонкие пальцы. — Постараюсь быть ближе к тексту. Если и ошибусь, то самую тютельку.

«Все формы энергии преобразуются друг в друга; свет в электричество, электричество в движение, движение в тепло…» — Тут чего-то я забыла. Неважно! Цитирую далее:

«Если мысль — особая форма энергии, то любовь — особо мощное её выражение. Но для всякого преобразования энергии нужна машина».

Дальше автор эссе ссылается на какого-то ученого. Сейчас вспомню…

— Ты о сути, о сути! Не