забывал поглядывать, чтобы крепче держали мать, прибежавшую с воплем осиплым, — и потому только, что споро, моментом, все слажено было, в полчаса утопшую Катьку очухали, и отвез их Захар Кузьмич, дочку и мать с ней в обнимку, домой…

…В селе секретов не бывает. Наутро же в конторе схватились мужики с управляющим за наряд институтским на клуни.

Дед Степан, который нужник в одно очко вторая неделя пошла сколотить не может, тут, ободренный недовольством, разошелся вовсю:

— Своим не хошь лишней копейки подбросить, а энтим тышшы кидашь? Ай у нас своих мастеров нет? Ай мы без них клуни не сладим?!

— Где они, мастера-то? — кинул из-за стола Захар Кузьмич.

Рабочие, прицепщики загудели:

— А хоть бы и мы взялись!..

— Да за такой-то наряд!

— Взялись бы. После работы, в выходные…

— Так вам местком и разрешил, — угрюмо кивнул управляющий.

— Разрешил бы. Директору бы только подсказать…

Из дымного угла двое шабашников, со стройки моста, наперекрички надсажаются:

— Мост тебе что? Клуня?!..

— Почему нам клуни не дал?!

— …а плата одна? Не согласны мы. Гони, коли так, и нам прибавку!

— Нет, ты ответь, ответь, почему нам клуни не дал?

— Мост к уборочной еще нужней, потому и не дал. — Захар Кузьмич сумрачнеет, а толкует ровно, хотя на горло и он брать умеет.

— Ишь, как он свой интерес блюдет. — Дед Степан протиснулся к самому столу, чтобы ловчей было перед носом управляющего руками махать. — А ты об народе подумал?! Об нем вот, — ткнул дед в тощую грудь прицепщика Андрея. — Пятерых ребятишков мужику прокормить надо, а сколь он на сенокосе заробит? Два рубля? Чё на них купишь, на деньги на эти? Аль не можно было, кабы ты захотел, мужиков поснимать с сенокоса да на клуни послать? А городские пусть бы на косилках задницы потрясли. Они, чай, не на стройку — корма заготовлять присланы…

Прицепщики, рабочие опять загудели, — согласны с дедом. Трактористы только помалкивают. Степан Иваныч, агроном, вскочил со стула.

— Чего ты, дед, городишь? Неужели городские лучше наших мужиков на сенокосе сработают? Или, может быть, наши лучше их, инженеров, клуни построят?

— А может и так! — взморщил лоб дед Степан и затряс седой головенкой. — Чай мы тоже не дурные, понимаем, что к чему…

Затренькал телефон. Захар Кузьмич поднял трубку, послушав, бросил на место.

— Директор вызывает. — Степану Иванычу наказал: — Институтские соберутся, другая бригада, на свеклу посылай. — И, понурый, подался к дверям. За спиной все дед не унимается:

— Не знай еще, что директор скажет. Агроном, слышно, без спросу городских на стройку назначил…

Вышел Захар Кузьмич из конторы — тяжело на душе, как будто его обозвали вором, но злости даже на деда Степана нет, а одна растревоженность.

Завел мотоцикл, катит по пыльной шоссейке, думает все про то же:

«Кто знает, может, мужики правильно меня попрекнули. Городским-то что: как ни сработают, пол-оклада им твердо идет. А мужикам за так никто ни рубля не заплатит, а на разных работах (хоть на том же сенокосе) сто рублей заработать — надо по две нормы давать. Попробуй-ка дай (не две, полторы хотя бы). Никто не даст».

В приемной, только вошел, секретарша сует бумажку:

— Захар Кузьмич… здравствуйте… распишитесь вот тут.

Посмотрел, от злости кинулся в голову жар: приказ на удержание Игнашкиных штрафных. Только на прошлой неделе за то, что ночная дежурная на санпосту не словила машину, высчитал директор из зарплаты Захара Кузьмича двадцать рублей, и опять штрафует.

— Есть кто у него?

— Участковый с каким-то.

— Это я с собой возьму, — и прошел в кабинет.

Лицо у директора мужичье, голос сиповатый, взгляд же — директорский, а за столом сидит так ладно, будто влитой.

Возле окна участковый руками разводит.

— Ну что с ним делать? В отдаленный район выселять?

На диване — потрепанный мужичишка в угол вжался, ежится под директорским взглядом. Садясь рядом, Захар Кузьмич учуял похмельный перегар.

— Что делать, говоришь? Это не наша забота. Нам с такими некогда цацкаться. — Директор к участковому и головы не повернет, что толкует тот про товарищеский суд, вроде и не слышит. Подавшись через стол к мужичишке, рубит:

— Все. Разговор кончен. Аванс с тебя взыщем через суд. Можешь идти.

Едва тот от дивана отвалился, директор к Захару Кузьмичу:

— Садись ближе.

Участковый встал, погодил на месте — не глядит на него директор, пошел за мужичишкой вслед.

Захар Кузьмич подсел к столу. Ему в глаза уперся строгий директорский взгляд.

— Приказ читал?

У Захара Кузьмича злости на директора скопилось довольно, приказ швырнул на стол.

— Вот он… — А глаза не отвел.

— Кто тебе дал право карантин нарушать?

— Да какое там нарушение…

— Выходит, опять врет инспектор?

— Это вы как хотите понимайте… — Управляющий норовит отвечать ровней, а голос сам собой вздрагивает, хрипнет. — Только если высчитаете, сейчас заявление подам. Плотничать пойду. Худо-бедно, своих полторы сотни всегда заработаю, и вычетов не будет.

— Ты мне заявленьем не грози! — поднял голос директор. — Ты еще и коммунист, не забудь об этом.

— А что?! — покраснел от обиды Захар Кузьмич. — Если я коммунист, так надо мной и измываться можно?!

— Это как же понять «измываться»? — с угрозой нахмурился директор.

— А что рублем бьете каждый раз, разве не измывание?!

— Выговора на тебя не действуют…

— Не действуют — снимите.

— Снимать тебя пока не за что, а к дисциплине приучим. Почему из всех отделений твои рабочие чаще всех карантин нарушают? То тракторы шпарят напрямую, то лошадь запрягут потихоньку… Почему? Да потому, что ты не работаешь с народом и вдобавок сам дурные примеры подаешь…

— Да разве в этом дело? — качнул головой Захар Кузьмич. — Надоел народу зряшний карантин, ох как надоел! Ведь уж месяц прошел, как скотина поправилась, карантин давно снять пора, а все держат…

— Мало что ты считаешь.

— Да и зоотехник про то же говорит.

— Ну, знаешь… У санинспекции свои соображения…

Захар Кузьмич заметил, что оба они приостыли немного.

Директор свел глаза на приказ, поворочался в кресле, закончил строго:

— Вот так, запомни! — и потише (тихий голос не подходит директору) прибавил: — Мне тоже не больно-то приятно выслушивать жалобы из района…

Помолчали.

— Мне идти надо, — поднялся Захар Кузьмич.

— Погоди. — Голос у директора опять стал чужим. — Главный разрешил тебе городских на строительство клунь направить, — я не возражаю. Но учти, — он погрозил толстым пальцем, — сорвешь план заготовки кормов — пеняй на себя.

— Да я от вас за пять-то лет и слова доброго не слыхал, — не сдержался управляющий и пошел, усмехаясь про себя:

«Вроде только мне клуни эти нужны».

Услышал позади: крякнул директор.

Из центральной Захар Кузьмич