Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Институтский свое знает:
— Да, но мы с остальными не решили.
— Как вы считаете, Захар Кузьмич, куда остальных? — спросил главный. — На свеклу или на сенокос?
— Люди нужнее на свекле. Да там и заработки больше.
— Значит, так и порешим. — Главный встал, за ним институтский с неохотой. — Только тем и другим надо сегодня же оформить наряды.
— Сделаю.
— А сейчас забирайте народ и везите прямо в столовую. У кого не окажется денег — кормить в кредит.
— В случае каких-либо неурядиц я уж к вам, — пообещал институтский.
— Пожалуйста. Звоните, заходите…
Из кабинета Захар Кузьмич и «босая голова» пошли вместе. Институтский ростом пониже, лет же ему по виду не больше полста.
В коридоре всё дрыхнут. На дворе народ поредел, а галдежу не меньше. Усмотрев старшого, все двинулись навстречу, его и Захара Кузьмича обтеснили со всех сторон. Девки чистолицые, аккуратные в грудях, так и зыркают глазищами, и под зырканье это Захар Кузьмич стушевался, вспомнил, что седую щетину не сбрил с утра, что костюмишко, который уж сколько раз одевать зарекался, маслом, бензином пропах.
— Товарищи, прошу внимания! — У старшого на горле взбухла жила. — Сейчас мы поедем…
Кто во что:
— Как?! Опять ехать?
— Вы лучше скажите, когда нас кормить будут…
— Да тише же! Я не могу всех перекричать…
Пока «босая голова» надрывался, Захар Кузьмич из толпы вытиснулся, прибочась к ограде, закурил. Думки же про клуни: наряд с прорабом расценить, насчет тонкомера, гвоздей закинуть удочку.
Вдруг на площадь вкатила полуторка. Возле институтских тормознула с пылью: Мишка вернулся из города. Бахнул дверцей, идет к нему. По шаткой походке заметно: умаялся парень, а рожа веселая.
«Привез, что ли?» — загадал Захар Кузьмич. Посулил ему Мишка добыть у знакомца мотоциклетные баллоны и пару текстропных ремней для комбайна.
Мишка, подойдя, руку, как чемпион, вскинул.
— Кузьмичу!
— Здорово, голова… Ну, как? Достал?
— Спрашиваешь! Баллончики новенькие, только на склад поступили.
— А ремни?
— Чин-чинарем. Две штуки.
— Сколько с меня?
— Деньги, Кузьмич, тот человек не берет. Мясом платить треба.
— Вон как!
— А ты думал! Полста килограмм. Что, не пойдет? Как хошь, могу назад отвезти, завтра опять в город еду.
Деньги приготовил Захар Кузьмич — не свои, правда, липовый наряд пришлось закрыть — и того, что мяса потребуют за запчасти, не ждал. Теперь угрюмо прикинул:
«Что наряд липовый закрыть, что за эти же деньги мясом заплатить — беда не намного больше, а ремни текстропные — считай, прибавилось два комбайна, да и мне без мотоцикла, что казаку без коня».
И решился:
— К Агафье утром подъедешь, на столовую выпишу…
— Вот это деловой разговор. Ящик со льдом будет?
— Будет, будет.
— Тогда порядок, — подмигнул Мишка. — Куда баллоны-то?
— Ко мне все завези. Жинке отдашь.
— Захар Кузьмич, мы вас ждем! — старшого крик.
Институтские уж в кузове толкутся, сиденья валяются на земле. Управляющий заторопился:
— Ну, спасибо тебе, голова. Не ты — сроду бы не достать.
— Мне это раз плюнуть.
— Заходи, когда что надо.
— Заскочу как-нибудь… Баба моя тоже мяса просит.
— Заходи, выпишу.
— Ну, бывай, Кузьмич.
— Пока…
Едва Захар Кузьмич на машину взлез, а уж Мишка пылит-газует через площадь. И ЗИЛ моментом загудел, дернулся, затряс кузовом, и Захару Кузьмичу, притулившему ноги к борту, институтские мужики кто на плечи, кто на спину руки поклали: вроде бы его придерживают, а и сами держатся за него.
Ветер закрепчал. Девки у кабины сбились. Шляпы тянут на висок, а верещат и тут, хоть ихние слова ветром теребит:
— За…ар …у…мич, а клуб у …ас есть?
— А кино …асто …ы…ает?
Старшой в ухо орет:
— А наших товарищей мужчин больше всего интересуют клуни…
— Клуни каждая пятьдесят метров в длину будет! — Голос у Захара Кузьмича дребезжит от тряски. — В ширину — десять… А клуб есть, и танцы бывают…
Парень какой-то перебросил со смехом:
— Так что, девочки, вечерний досуг заполним танцами под балалайку…
— …и кино крутят чуть не каждый день.
Управляющий толкует, сам глазами мужиков обегает.
«Сладят ли клуни-то?»…
О-оп! Вот так тормознул: девок на кабину свалило, мужиков и Захара Кузьмича за ними — на девок. Санпост. У шлагбаума тетка Анна. На столбе Игнашкина жестянка: «Стой! Ящур! Штраф 20 рубл.».
«Босая голова» соскочил всех скорей.
— Товарищи! Прошу всех сделать дезинфекцию. — И, как тетка Анна показала, затоптался в мокрых опилках. — Не пугайтесь, это всего-навсего раствор каустической соды.
Как старики, полезли из кузова, ворчат. В опилках, однако, топчутся все. Погрузились, дальше поехали.
Из-за взгорка вынырнул скотный: за карантинным пряслом черные кучи навоза, вздыбленные бульдозером. Бетонные арки голым порешетом сквозят — солому со всех коровников пришлось посрывать — только стенки торчат саманные, как после пожара…
Слева от шоссейки показался ток. Старотесовые склады, прижатые к земле древние клуни. Солома на крышах до серости иссохлась. Захар Кузьмич мотнул туда подбородком:
— Клуни там вон, на току, ставить будем.
Институтские молчат, только головы чуть повернули, и опять глазами целят вперед: села ждут.
А оно вот, только на взгорок вкатили. В низком солнце хорошо видно: беленые мазанки вперемежку с избами, с тополями, с березами; широко, перед всем горизонтом, раскинулась Белоярка. Из труб кое-где дымок накосую тянется. А интернат двухэтажный далеко маячит: и ловко же его покрасили, — в бурый помидор.
Машина под изволок катит гонко, и тряс приутих.
С краю села, у самой шоссейки, стоят две кирпичные коробки. Захар Кузьмич поглядел на них, усмехнулся в который раз: в год по два двухквартирных дома сдает прораб отделению. Если так строить, мазанки до самого коммунизма уцелеют. Да его-то что винить: то материалов нет, то людей не хватает, то машин…
Шофер сбросил ход, свернул за коробки. Обок улицы метнулись навстречу избы, впереди блеснула река. На яру кухня-сарай. Приехали.
Откуда и прыткость взялась. Из кузова в момент повыскакивали, и понесся по улице, по реке городской галдеж:
— Товарищи, товарищи, вещи сюда пока складывайте, на траву.
— Ребята, сетку волейбольную не забыли в кузове?
— А водичка-то, водичка! Толики, давайте сюда.
Человек пять головами ныряют в раздатку.
— Хозяйка, завтрак готов?..
Захар Кузьмич шепнул Агафье насчет мяса, отдал деньги, подошел к краю яра, глянуть на городских.
Те, кто постарше, ополаскивают с берега лицо, шею. Парни же с девками считай все с себя поскидали. Бледные все, как покойники.
Бабы уж тут: Стешка, Александра, Матрена, старая карга. Как на гулянке стоят, руки скрестивши. Говорят вроде сами с собой, а так, что и на реке слышно:
— А мамыньки! Девки-то… Срам какой! Чуть грех прикрыт, а мужики рядом…
— Вы на ту вон гляньте, во-о-н, которая к воде на цыпках идет. Ишь, чё