— Спасибо. Вижу, вы не из простонародья. Так Мадрида я вам не обещаю… а вот Барселону вы увидите. Вы ведь именно туда направлялись? Пусть там вас и допросят как следует, а мы… мы свое дело сделали.

— В Барселону? — Громов потер ладони. — Что ж, наверное, это и неплохо будет.

— Неплохо?! Х-хэ! — следователь взглянул на узника с некоей долей жалости. — Мы, конечно, могли бы и здесь призвать палача, но… Знаете, не хочу брать на себя лишней ответственности… и вам не советую! Видите — я с вами откровенен. Пусть уж в Барселоне, там все решат. А то еще помрете здесь у нас — кто отвечать будет? Правильно, не Филипп Анжуйский! Знаете, не думаю, чтоб у вас были сообщники здесь — зачем почтенному лорду Питерборо эта деревня? Хотя… если есть сообщники, так говорите лучше здесь, сразу. Предупреждаю, в Барселоне с вас спросят не так.

Громов презрительно хмыкнул и вдруг вспомнил про Жоакина:

— Парень тут у вас один сидит…

— А, Жоакин Перепелка!!! — тучный господин радостно потер руки. — Так и знал, что он никакой не толмач, а английский шпион! Мы потому его и взяли, пока только по подозрению, но… думаю, под плетьми он заговорил бы, запел, словно перепелка, ха! Так, значит, правда… Что ж — и его с вами до кучи. В Барселону, в Барселону — всех! Пусть там разбираются, нам только шпионов не хватало. Не-ет! Мы уж лучше с бунтовщиками, с еретиками и прочим народцем попроще.

— Так я не понял, в чем меня обвиняют-то? — кашлянув, поинтересовался Андрей.

Следователь радостно ухмыльнулся:

— Я лично — ни в чем. Это в Барселоне решат. В главном-то вы, мистер Андреас, признались, да и детали выболтали, сообщника даже назвали, хоть никто вас с пристрастием и не спрашивал… Эх, будь я помоложе, с амбициями — такое бы дело раскрутил! А сейчас, чего уж… в чужие дела соваться, нет уж, увольте. Времена сейчас, сами знаете, смутные.

— Надеюсь, в Барселоне у меня будет и адвокат, и переводчик, и консул.

— О, да-да-да! Там все будет, все… Боюсь, что только недолго. Эй, стража! Уведите сего господина… да скажите там палачу — не понадобился. Господин Андреас оказался весьма разумным человеком, хе-хе. И пусть готовят клетку! До обеда чтоб выехали.

О какой клетке шла речь, Громов узнал уже минут через двадцать — несмотря на весь дурацко-старинный антураж, приказания следователя исполнялись здесь с завидной быстротою и точностью. Предназначенных для отправки в Барселону узников — Андрея и Жоакина — посадили в ту самую телегу с деревянной клеткой, которую Громов уже имел сомнительное счастье лицезреть, — а сейчас вот пришлось в ней проехаться, на потеху собравшемуся в тюремном дворе персоналу. Двое дюжих стражников в кирасах и с алебардами уселись позади, один — без кирасы и алебарды, но с палашом — взял в руки вожжи и подогнал лошадей:

— Н-но-о-о!

Заскрипели колеса, и повозка, раскачиваясь на кочках, словно океанский корабль, осторожно выехала из ворот узилища и столь же неторопливо загрохотала по мостовой, быстро, впрочем, закончившейся — метров через двадцать, сразу за небольшой церковью, уже начинался проселок. Вот уже где пришлось поглотать пыль!

Бежавшие позади повозки любопытные мальчишки отстали, пошвыряв вдогонку «карете» камни, один из которых угодил одному из конвоиров в кирасу, вызвав град проклятий и явное желание немедленно расправиться с наглецами… поспешно скрывшимися в придорожных кустах.

— Это они специально так издеваются? — скрипя на зубах песком, громко возмущался Громов. — Что, в полиции уже машин нету или лимит на бензин закончился? Так могли б и по железной дороге отправить… нет, все понимаю — но это!

Кроме всего прочего, Андрей еще ругал и себя, за то, что не догадался попросить у следователя сделать хотя бы один звонок — номер мобильного Влады он помнил. И вообще, странно было, что девушка его не ищет! Хотя, может, и ищет, может, все телефоны в полиции оборвала, да и в консульстве тоже.

Громов неожиданно для себя подмигнул Жоакину:

— А иконку-то мою так и не отобрали! А ты говорил — спрятать.

Молодой человек улыбнулся, подумав — а большой, верно, нынче здесь шум поднялся! Сейчас газетчики понабегут, репортеры — еще бы: гражданина России облыжно обвиняют в терроризме! Чушь какая-то, противно слышать. Да и пижон этот — следователь — так толком обвинение и не предъявил. Ну да, не в его компетенции — так ведь и сказано было. Ничего, в Барселоне посмотрим, что к чему! Вот только телега эта средневековая…

— Жоакин, друг, ну-ка поясни, что тут у вас вообще происходит? Конвой этот, следователь — они всегда так одеваются? Типа — форма такая, да?

— Одежда? — парнишка моргнул. — У благородных — благородная одежда, да.

Громов лишь сплюнул да повнимательнее взглянул на «сообщника», которого наконец смог как следует рассмотреть. На вид — лет пятнадцать-шестнадцать, темные глаза, черная шевелюра до плеч, одежка — лохмотья какие-то: шорты или, скорее, бермуды из мешковины и такая же безрукавка. Обуви никакой — босяк, а вот на шее — явно серебряный крестик. Ишь ты, не отобрали, наверняка посчитали за грех — испанцы ведь добрые католики. Жоакин вчера показался смуглым, но сейчас, при свете дня… нет, не смуглый, скорей — просто загорелый, и даже не очень-то, не так, как российские курортники на пляжах Коста Браво и Коста дель Марезме. Уж те-то — прямо как индейцы. Еще б — целыми днями на солнце жарятся да виски в отелях «все включено» жрут — это называется — «отдых». Как говорила Влада — «как все нормальные люди».

Влада… Андрей не мог бы сказать, что испытывает к ней какие-то серьезные чувства, так, мимолетное увлечение, случайная, ни к чему не обязывающая связь. Да и сама девушка рассматривала их отношения точно так же, о чем вполне откровенно и говорила. Ну съездили вместе в Испанию, получили друг от друга удовольствие, ну а потом, дома — что? Скорее всего — расстались бы, уж слишком разные люди, а может, и продолжали б встречаться — удобно было обоим.

О чувствах речь не шла, да — но Громов все же за Владу вступился, причем со всей безрассудностью, о чем сейчас ничуть не жалел, считая, что поступил правильно, как на его месте поступил бы любой уважающий себя мужик. В конце концов, эта девчонка приехала сюда с ним — и Андрей чувствовал за нее ответственность. Как это вдруг — какие-то хмыри бросили Владу в лодку, увезли на корабль! Конечно, выручать надо было. Выручил… Но и сам угодил в полные непонятки! Непонятки даже вот сейчас, кругом, куда ни кинь взгляд.

Они ехали уже часа полтора, слева плескалось море, справа синели горные кряжи, иногда попадались одиноко стоящие домики, рыбацкие деревушки, лодки. И все этакое… старинное, что ли. Никаких примет цивилизации — ни шума поездов, ни авто, даже самолеты в небе не пролетали, хотя должны бы — и часто. Все это было странно, особенно для Испании, для Европы. Нет, если б дело происходило в российской глубинке, то почти все было бы вполне объяснимым: и телега эта, и отсутствие всякой связи, и долбаный этот проселок, и произвол местных властей, вырядившихся черт-те зачем в черт знает какие одежки! Да, может, местный — российский — губернатор оказался бы вдруг ярым поклонником старины, вот все остальные чиновники-жополизы ему бы и подражали. В России — да, все могло быть. Но не в Европе! Даже здесь, в Испании, по уверениям российских СМИ, погрязшей в экономическом кризисе по самые гланды, жизнь, точнее, вся инфраструктура была устроена очень даже комфортно — ровные дороги, комфортабельные поезда, даже на пустынных полустанках — в том же Масане-Масанесе — и там на платформах действующие (!) лифты для инвалидов, или для тех, кому чемоданы по лестницам в переходах таскать лень. Шикарные, сверкающие никелем лифты, вовсе не загаженные, не раскуроченные… Такой вот дорожки здесь просто быть не могло! А она была! Вон, пылища-то.