Стражники позади откровенно дремали, да возница тоже поклевывал носом, уснул в углу клетки и Жоакин. Похоже, никто из них не замечал никакой странности в происходящем, словно все так и должно было быть: запряженная лошадьми повозка, пыльный проселок, убогие деревеньки и… и никакой цивилизации!

Какое-то горестно-щемящее чувство охватило вдруг Громова, ощущение чего-то невероятного и непоправимого сдавило грудь, молодой человек подумал даже… О нет! Быть такого не может… потому что не может быть никогда. Ну а с другой стороны — чем тогда объяснить все эти странности?

Андрей обхватил голову руками, словно стараясь выдавить все дурацкие мысли. Ладно! Барселона! Там видно будет, там-то все и разрешится, и, может, через несколько дней он и Влада уже будут потягивать вино в летящем на родину лайнере!

Барселона… Гужевым-то образом добираться — дня четыре, самое меньшее — три. Придется терпеть, делать нечего — надо сказать, конвой к своим обязанностям относился весьма добросовестно — кто б мог подумать, глядя на этих ряженых пижонов! Время от времени делая остановки и выводя узников «на моцион», стражи всегда привязывали конвоируемых за ногу, вообще, стреноживали, словно коней, какими-то хитрыми узлами, а за Жоакином приглядывали куда как внимательнее, нежели за Громовым, словно бы парнишка и впрямь был перепелкой и мог в любой момент улететь. Все правильно — он же местный, все тропки знает, сбежит — попробуй поймай.

На ночь остановились в какой-то деревухе, такое впечатление — что на постоялом дворе — на мотель сии грязноватые, крытые соломой хижины явно не тянули, даже до беззвездочного хостела не дотягивали. Старина, блин… И тут — старина. Перекусив черствой лепешкою с сыром и запив все это тепловатой водицей, узники улеглись спать все там же — в клетке, на брошенной стражниками соломе — спасибо и на том. Сильно пахло навозом, и рядом, надо полагать — в хлеву, всю ночь мычали коровы, так, что Громов и вовсе не сомкнул глаз, его уж потом, на пути, сморило — дорожка пошла в гору, стало куда меньше пыли да еще с моря дул прохладный, освежающий ветерок.

— Андрей! А я везде тебя ищу!

— Влада!

Молодой человек обернулся — он стоял на платформе, напротив поезда компании железных дорог Каталонии, из распахнутых дверей вагона ему махала рукой Влада — все в тех же белых шортах и рубашке в клетку, завязанной на животе узлом.

Бросив тяжелый чемодан (и откуда он у него в руке взялся), Громов немедленно подбежал, обнял девушку:

— Ты доплыла!

— Ну да. И ты — я вижу.

— Господи, Влада. Со мной тут тако-ое было! Расскажу — не поверишь. Ты куда едешь-то?

Девушка пожала плечами:

— С тобой — в Фигерас. Помнишь, мы собирались?

— Так и ездили уже… А это что за станция? Жирона?

— Нет. Написано — Матаро.

— Матаро, — тихо повторил Андрей. — Постой! Это ж в другую строну!

— Так нам и надо в другую. В Питер, да!

— Но до Питера из Матаро поезда не…

Что-то тряхнуло, и поезд, и красивое личико Влады вдруг сделались зыбкими, расплылись, исчезли…

Громов поднял голову, схватившись за деревянную стойку клетки:

— Что так трясет-то?

— Так дорога такая, — зевнув, отозвался Жоакин. — Скоро ночлег.

Молодой человек приник к решетке — уже наступали сумерки, но было еще не настолько темно, чтоб не разглядеть узенькие улочки какого-то старинного городка — живописно одетый народ, небольшие двух- и трехэтажные домики, церковь.

— Этот что за город-то?

— Матаро.

— Матаро?! — узник резко обернулся. — У них что тут, карнавал, что ли?

Мальчишка неожиданно засмеялся, показав белые зубы:

— Не, карнавал у них весной, в честь святой Сусанны и святой Эулалии. А сейчас просто — праздник урожая.

— А-а-а, — расслабленно протянул Громов. — То-то я и смотрю — в костюмах все маскарадных.

И в самом деле, в городке был праздник — на площади, встав в круг, веселые, разодетые кто во что горазд люди танцевали сардану, национальный каталонский танец, что-то типа неподвижного хоровода «с выходом». Кто-то пел, кто-то играл на гитаре, за церковью, под старым платаном, крутила разноцветными юбками юная танцовщица цыганка.

— А хорошо тут, — не удержавшись, Андрей смачно зевнул, хотя и должен уже был бы и выспаться. — Весело. Песни поют, пляшут.

Сидевший позади стражник вдруг что-то сказал узникам, громко, но без злобы.

— Он говорит — в эту пору в Матаро всегда весело, — перевел Жоакин. — Праздник урожая, да.

По случаю праздника узникам перепала крынка вина, опростав которую, оба сразу же и уснули, и проснулись лишь утром — от скрипа тележных колес и тряски.

— Поехали, — с улыбкой промолвил Перепелка.

Громов стряхнул приставшую к волосам солому:

— Слушай, Жоакин. Ты чему так радуешься-то? Надеешься на барселонское правосудие?

— Надеюсь! — подросток быстро перекрестился и что-то коротко произнес на латыни, как видно — молитву. — В Барселоне плетьми не бьют… В Барселоне сразу вешают!

— А ты шутник, как я погляжу!

Андрей усмехнулся — он и сам ценил черный юмор, тем более — столь неожиданный в устах этого забитого парня. Вообще-то, Перепелка — тоже странный до невозможности.

— Жоакин, все хочу спросить — ты где учишься? В колледже?

— Да, в колледже, — юноша охотно кивнул. — Учился, у отцов иезуитов. Не здесь — в Жироне.

— В Жироне… иезуиты? Ах, ну да… у вас же католические школы есть, — молодой человек повернул голову, посматривая на показавшегося позади повозки всадника. — А что говоришь — учился. Бросил?

— Сбежал.

— Х-ха! — хмыкнул Андрей. — Вот уж поистине — ученье свет, а неученых — тьма. Хотя с английским-то у тебя вроде неплохо. Видать, научили.

Подросток помотал головой:

— Это не они, это дядюшка Паулу из нашей деревни. Старый рыбак. Люди говорят, он был когда-то пиратом.

— Люди много чего говорят, — Громов проводил взглядом обогнавшего повозку всадника в старинном кафтане, плаще и широкополой шляпе. — Вот еще один, с карнавала. Ну с праздника.

— Да, верно — из Матаро.

Всадник обмолвился парой слов с конвоем — именно что парой, может, просто поздоровался — и пришпорил коня.

— А родители твои кто? — продолжал допытываться Андрей.

— Сирота я. Дядюшка Паулу меня к себе взял, он же и в колледж отдал…

Слово «колледж» Жоакин произносил на французский манер — «коллеж» — с ударением на последнем слоге. Ну да, каталонский — он к французскому ближе, к примеру, правильнее произносить Гауди а не Гауди.