Я крепко обнял ее, поцеловал в щеку.

- Извини. Господа! - Я повысил голос, чтобы перекричатьиспуганных и взволнованных людей. - Случилось несчастье, возле театра убиты двачеловека, мужчина и женщина. Женщина была на спектакле, мужчина ее встречал. Уменя только один вопрос, я сейчас его задам, вы мне быстренько ответите иможете быть свободными. Кому-нибудь из вас знакомо имя Аллы Сороченко? ИлиНиколая Кузнецова?

Как писал кто-то из классиков, «молчание было ему ответом».Я переводил взгляд с одного лица на другое, но, кроме ужаса и растерянности, невидел ничего. Артисты - натуры тонкие, их поклонники, как правило, тоже, исообщение о чьей-то смерти, тем паче на пороге святая святых - театра, можетнадолго выбить их из колеи.

- Повторяю еще раз: кто-нибудь знает Аллу Сороченко илиНиколая Кузнецова? Господа, это премьера, мы все понимаем, что больше половинызрителей - гости участников спектакля, из оставшейся половины три четверти -люди, причастные к искусству, театроведы, критики, музыканты. Среди зрителей напремьере трудно найти человека, которого не знал бы хоть кто-нибудь изартистов, персонала или дирекции. Я задаю свой вопрос не потому, что милицияподозревает кого-то из вас, а только лишь потому, что нужно постараться собратьхоть какие-то первоначальные сведения об убитых, чтобы наметить направленияпоисков преступника. Тот же самый вопрос я буду задавать по очереди всемартистам и музыкантам оркестра, а потом всем остальным работникам театра,включая костюмеров и гримеров, сотрудников бутафорского цеха и рабочих сцены.Мне нужно найти человека, который пригласил убитую Аллу Сороченко на спектакль,не более того. Или, что тоже возможно, кто-то пригласил Николая Кузнецова, а онотдал свой билет Сороченко, потому что не мог или не хотел идти на спектакль.

Я зря старался, пытаясь быть красноречивым и внятным.Мини-толпа в гримерке заволновалась еще больше, и вместо того, чтобы отвечатьмне на мой вопрос, присутствующие начали громко обсуждать проблему между собой.Понадобилось несколько минут, чтобы навести в этом гвалте относительный порядоки получить окончательный ответ: нет. Никто из находящихся в данной комнате неприглашал на спектакль ни Аллу Сороченко, ни Николая Кузнецова, и имен такихони сроду не слыхали, и людей таких они знать не знают. Единственным, ктосохранил остатки чувства юмора, оказался папин продюсер Николай Львович,который к своему твердому «нет» добавил:

- Правда, в Великую Отечественную был такой знаменитыйразведчик, Николай Кузнецов. А еще есть Анатолий Кузнецов и Юрий Кузнецов, онив кино снимаются. Больше я людей с такой фамилией не знаю.

Шутка получилась плоской, но и ее хватило, чтобы люди хотьчуть-чуть расслабились. Вместо того чтобы обсуждать личность убитых, все тут жепереключились на бурный обмен мнениями о «Белом солнце пустыни», где главнуюроль сыграл Анатолий Кузнецов, и сериале «Менты», где играет Кузнецов Юрий. Нуартисты… Одно слово: артисты!

Я вежливо попрощался и собрался было идти дальше, на мнеоставались еще тенор Манрико, сопрано Леонора и меццо Инес, но мама сноваоказалась рядом и схватила меня за руку:

- Егорушка, ты должен остаться на минутку, папа хочет стобой поговорить.

- Он знает кого-то из погибших? - обрадовался янеожиданной удаче.

- Нет, не в этом дело. Он хочет что-то тебе сказать.Подожди, сейчас все выйдут, и вы поговорите.

- Мамуль, мне нужно работать, опрашивать людей. Даваймы с ним попозже поговорим, ладно?

- Егор, но папа просит! - возмущенно зашептала она.

Я оглянулся в надежде увидеть «папу, который просит». Хотелбы я посмотреть на это зрелище. Папа в мою сторону не смотрел, он целовал ручкумаминой подруге, и, судя до выражению их лиц, они договаривались увидеться набанкете. Остальные члены высокого собрания торопливо просачивались в коридор,обрадованные разрешением покинуть здание. У меня возникло небезосновательноеподозрение, что мамуля успела провести подготовительную работу к освобождениюплацдарма для задушевного разговора отца с сыном, уж больно организованно испоро пустело помещение гримуборной.

- Мама, я сейчас займусь делом, а когда освобожусь,приеду в ресторан, хорошо? - решительно заявил я. - Произошло убийство, этовещь серьезная и не терпит промедления.

- А разговор с папой - это что, несерьезно, по-твоему?

- В данной ситуации это серьезно только в одном случае:если он знает что-нибудь об убийстве. Если нет, то все остальное вполне можетподождать до банкета, а то и до завтра. Он что-нибудь знает? - строго спросиля.

- Нет, но…

- Тогда я пошел. Передай папе мои извинения.

Я слишком долго разбирался с мамулей и потерял время. Всеуспели выйти, остались только мои родители.

- Егор, подойди сюда! - властно скомандовал папа.

Спектакль был позади, на сегодняшний день связки можно былобольше не беречь, и мне посчастливилось услышать все богатство модуляций икрасок знаменитого баритона.

- Пап, давай потом, а? - жалко пробормотал я. - Времяподжимает, люди не могут уйти, пока милиция им не разрешит, и, чтобы их отпустить,нужно их сперва опросить.

- Так ты что, всерьез собрался ходить по театру изадавать свои чудовищные вопросы?

Я оторопел. С каких это пор подобного рода вопросы сталисчитаться чудовищными? Идет обычная работа, первоначальный сбор информации по делуоб убийстве, и ничего чудовищного в этом сроду не было.

- Да, собрался, - спокойно ответил я, даже неподозревая, какая буря вот-вот готова обрушиться на мою несчастную голову. - Ав чем дело?

- Ты не посмеешь, - категорично заявил отец. - Язапрещаю тебе этим заниматься.

Вот это фокус! Чего-чего, а уж такого я не ожидал. Как этоможно запретить работнику милиции заниматься его прямыми обязанностями?Конечно, запретить может начальник, это в порядке вещей, но чтобы родной отец…Чудеса, право слово.

- Папа, я, кажется, чего-то не понимаю…

- Да, ты не понимаешь! - загремел знаменитый«бархатный» баритон. - Ты не понимаешь, что на карту поставлена моя репутация,которую я зарабатывал собственным горбом, а ты собираешься ее разрушить.

- Каким образом? При чем тут твоя репутация?

Мама деликатно отошла в сторонку и уселась на краешек стула,дабы не мешать воспитательному процессу. Интересно, она знала, о чем папасобирался со мной поговорить?

- Ты - никудышный милиционер, ты не профессионал, ты несмог подняться выше какого-то идиотского участкового, ты ничего не знаешь иничего не умеешь, мне стыдно за тебя! Ты отнял у меня главную радость любогомужчины - право гордиться своим сыном! Но это было мое горе, мое личное горе, ия переживал его в одиночку. А теперь ты хочешь, чтобы все вокруг узнали, какойу меня сын?