Н- да, я оказался прав, этого я действительно не понимал.Неужели я такой тупой?

- Я не понимаю, каким образом моя работа на местепроисшествия может тебя скомпрометировать. Что я могу сделать такого, за чтотебе потом будет стыдно?

- Да все, все ты сделаешь не так! Ты будешь вести себякак последний дурак, ты будешь задавать людям дурацкие вопросы, ты будешьвыглядеть полным идиотом, и все станут надо мной смеяться и говорить: подуматьтолько, какой тупой и никчемный сын у Владимира Дорошина! Как жаль человека,такой достойный артист, такой замечательный певец - и такой неудачный ребенок.Я этого не допущу! Я не допущу, чтобы меня жалели, потому что я не смогвырастить достойного сына. И я не желаю, чтобы ты меня позорил, чтобы людисмеялись над тобой и надо мной. Ты немедленно одеваешься и едешь вместе совсеми в ресторан! И больше к театру на пушечный выстрел не подходишь! Ты меняслышишь?

Впервые в жизни я слышал, чтобы отец так кричал…

Со слухом у меня все в порядке, даже критично настроеннаямамуля всегда признавала, что слышу я хорошо. Но, вероятно, у меня не все впорядке с головой, потому что признать правоту отца я не мог. Может, я ивправду тупой? Я бросил взгляд на маму, которая по-прежнему сидела на краешкестула с абсолютно прямой спиной и отсутствующим выражением лица, и я так и несмог понять, разделяет она папины идеи или нет. Всю жизнь она самоустранялась,если папенька начинал меня воспитывать, и я никогда не знал, согласна она с егочувствами и методами или нет. Я знал одно: она слишком сильно любила папу,чтобы подвергать его авторитет сомнению в глазах ребенка, поэтому, что бы он ниговорил или ни делал в отношении меня, мама не вмешивалась. По крайней мере, вмоем присутствии.

Вероятно, в ее концепцию правильных отношений «отец, мать исын» вполне вписывалась возможность называть меня тупым и никчемным, во всякомслучае, она папу не осекла и защищать меня не кинулась. Забавно. Вот так вэкстремальных ситуациях и вылезает наружу истинное мнение о тебе других людей.Не могу сказать, что такое мнение меня порадовало. Да, я всегда знал, чтородители считают меня неудачным ребенком, но мне и в голову не приходило, чтоони при этом считают меня тупым, никчемным неумехой, не сделавшим карьеру из-заплохо устроенных мозгов. Я знал, что им не нравится выбранная мною профессия,что они не одобряют мою работу, но только сейчас я услышал, что я их позорю,что они, оказывается, стесняются меня, как стесняются родственников -алкоголиков или воров. Стыдятся, одним словом. Какой кошмар! Пожалуй, дажеКошмарище.

- Папа, с чего ты взял, что я буду вести себянепрофессионально? С чего ты взял, что я не умею делать свою работу? Откуда утебя такое мнение? Что ты вообще знаешь о моей работе?

- Я знаю, что ты имеешь дело исключительно с отбросамиобщества, - безапелляционно заявил он. - Может быть, ты и умеешь разговариватьс бродягами и алкашами, но я не могу допустить, чтобы ты со своими методамисовался к приличным людям. Все, Егор, разговор окончен. Ты берешь пальто иуходишь отсюда вместе с нами. И больше ни к кому из артистов и работниковтеатра со своими вопросами не подходишь. Я ясно выразился?

- Вполне, - покладисто ответил я. - Ты очень хорошоизлагаешь, и я очень хорошо тебя понял.

- Ну вот и ладно. - Папа слегка сбавил тон и послал вмамину сторону торжествующий взгляд: мол, вот видишь, а ты боялась, что я несмогу его убедить.

Я взял с вешалки свое пальто и пошел кдвери.

- Если успею, приеду в ресторан. Не ждите меня.

С этими словами я вышел в коридор и направился в гримерку ктенору. Почему-то в этот момент мне было очень жалко маму.

Одалиска - Морю, 27 декабря 2003 года

Дорогая Море!

Не могу и не хочу больше врать тебе и прикидыватьсяблагополучной. Ты меня прости за то, что столько времени писала тебе неправду.Я все время говорила, что у меня замечательный муж, и мы живем с ним душа вдушу, и я купаюсь в богатстве и ни в чем не нуждаюсь, и вообще я в полномшоколаде. Знаешь, сначала так и было, когда мы поженились, я получила все, очем мечтала: шубку из песца, шикарный дом, денег не считала. И так былоклассно! Когда я забеременела, Костик так радовался, и мне казалось, он хочетребенка не меньше, чем я сама. Короче, все было тип-топчик. А потом постепенновся эта благость превратилась в клетку, в которой меня заперли. Я даже домой кродителям не могу съездить, Костик не пускает, а сама я не выберусь, тем болеес ребенком на руках, здесь же никакого транспорта нет, а на такси нужны деньги,которых у меня нет. Костик дает только на то, на что считает нужным. И маму ксебе не могу вызвать, Костя не разрешает: нечего, мол, ей здесь делать. Даже немогу понять, как я пришла к такой жизни. Наверное, все случилось не сразу, не водин момент, а постепенно, но я не замечала, а спохватилась только теперь,когда… Нет, я опять вру. Вру, чтобы ты не обижалась, что я до сих пор писалатебе неправду. Я спохватилась уже давно, года полтора назад, может, поэтому истала с тобой переписываться и в письмах делать вид, что все отлично. Надо жебыло как-то справляться… Мне и посоветоваться не с кем, живу здесь как втюрьме, подружки все дома остались, а новыми обзавестись негде. Вот иполучается, что ты, Морюшко, стала моей единственной подругой. Как хорошо, чтомы с тобой познакомились в чате и начали переписываться, а то я бы тут с умасошла от одиночества. Жалко, что я тебя никогда не видела. Может, пришлешьфотку? Хоть посмотрю на тебя. Если хочешь, пошлю тебе свою рожицу.

Ну вот, теперь самое главное. Костик уехал. Тыпредставляешь? На носу Новый год, у нас билеты куплены в Арабские Эмираты, мыдолжны были втроем с дочкой завтра улетать на две недели. Дашенька такрадовалась, она же совсем маленькая, и для нее пляж и теплое море посреди зимы- настоящее чудо. Мы уже чемоданы почти собрали, а он сегодня утром заявил:извини, но мы никуда не летим, мне нужно срочно уезжать. Постараюсь к Новомугоду вернуться, но не обещаю.И уехал. Ну, как тебе это нравится? Дашка в рев, ятоже. Разоралась, конечно, требовала, чтобы он объяснил, что это за срочностьтакая и что за дела вообще, а он молча собрался, сел в машину и уехал. Если досегодняшнего дня я думала, что он ко мне относится вроде как к наложнице вгареме, то есть как пусть к бесправному, но все-таки живому существу, поэтому яи ник себе придумала - Одалиска, женщина из гарема, то теперь я чувствую, что ядля него просто вещь, которой можно попользоваться, когда нужно, и можно сунутьв шкаф и забыть о ней, если нет надобности.

Морюшко, милая моя, посоветуй, как мне быть. Может, пока егонет, продать что-нибудь из вещей и на эти деньги уехать домой? Я имею в виду -насовсем уехать. Бросить его, взять Дашку и вернуться к родителям. Тех денег,что он оставил мне на жизнь, на билеты не хватит, а на продукты он деньгиоставляет водителю, который ездит в магазин без меня. Черт, я только теперьначинаю понимать, какая я на самом деле беспомощная. И как я до этогодокатилась? Ведь была же нормальной девчонкой, как все.