- Ну давай я у тебя возьму интервью, а, Игорь?

- Я же не в форме, - хмыкнул я.

- Ничего, это даже еще круче: милиционер в смокинге, -возбужденно заговорила Катерина. - Все равно титр даем, место работы идолжность указываем. А по картинке будет хорошо!

- Катя, отстань.

- Ну почему?

- Потому что твой материал пройдет в эфире, и черезполчаса о нем все забудут, а мне еще работать и работать. У меня, знаешь ли,начальники есть, и все они смотрят телевизор, и далеко не у всех хорошийхарактер и нормальная психика. Какому начальнику понравится, когда ихподчиненный дает интервью по чужому преступлению, да еще без их разрешения, нозато в смокинге? И думать забудь.

Я увидел, как сквозь заметно поредевшую толпу пробирается комне Иван Хвыля.

- Все, Катюша, закрываем дебаты, мне надо идти.

Она тут же сделала стойку.

- Куда?

Да, напора ей не занимать. Далеко пойдет. И в старости ябуду рассказывать внукам, как однажды провел ночь со знаменитой журналисткойЕкатериной Кибальчич, которая в те времена была совсем молоденькой, оченьхорошенькой, но мало кому известной… И было это в то самое время, когда ихзнаменитый прадедушка пел в «Трубадуре» в постановке знаменитого Вернера Фрая.Мои внуки будут расти под сенью сплошных знаменитостей.

Катя перехватила мой взгляд и ринулась к Ивану.

- Екатерина Кибальчич, программа «Город», - быстрозаговорила она. - Вы могли бы дать короткий комментарий к случившемуся? Всегонесколько слов для наших телезрителей.

Иван растерялся. Молодой еще.

- Да что тут комментировать? Сами пока ничего не знаем.

Я молча схватил его за руку и потащил к служебному входу. Покая шнырял в толпе, выискивая свидетелей, холод как-то не ощущался, но теперь япочувствовал, что замерз окончательно, бесповоротно и на всю оставшуюся жизнь.Я уже никогда не отогреюсь и до гробовой доски буду идти рука об руку снасморком, имеющим в среде специалистов благородное название «острый ринит». Ондаже не станет хроническим, он так и будет острым до самого конца. Возможно,третьим в нашей теплой компании станет острый бронхит. На троих-то оно веселее.

На вахте сидели бравый дядя-охранник с выправкой бывшеговоенного и обожаемая мною старенькая, но полная сил, энергии и любознательноститетя Зоя, которая работала на этом самом месте, когда я был еще ребенком, тоесть в те давние-давние времена, когда звери еще говорили, а вахтерами служилиженщины и старики. Тетя Зоя была папиной поклонницей, поэтому меня любила,баловала и всегда угощала пирожными, которые покупала специально для меня втеатральном буфете. Да, были, были такие времена, когда в магазинах пирожныхмогло и не оказаться, а вот в театральных буфетах они были всегда, как ибутерброды с дефицитной красной и белой рыбой.

Увидев меня, тетя Зоя всплеснула руками.

- Игоречек, что же это делается? Там что, правдакого-то убили? Я смотрю, никто из артистов не выходит, Дмитрий Евгеньевич порадио объявил, чтобы никто не покидал здание, я тут сижу, сижу, ничего не знаю,никто ничего не говорит, просто ужас какой-то! - затараторила она. - Твоя мамадва раза спускалась, спрашивала, не возвращался ли ты, она тебе все времязвонит на мобильник, а ты не отвечаешь. Все так волнуются, никто ничего непонимает, мне велено никого не выпускать…

- Тетя Зоя, там действительно произошло несчастье,застрелили двух человек, поэтому вас просят помочь милиции и обеспечитьприсутствие в театре всех возможных свидетелей. Вы уж постарайтесь, неподведите, ладно?

- Так какие же могут быть свидетели, если все артистыздесь, в театре, а убили на улице? - неподдельно удивилась старая вахтерша. -Никто ведь не выходил еще, никто ничего и не видел.

- Так надо, тетя Зоя, - умиротворяюще улыбнулся я,продвигаясь к лестнице, ведущей наверх, к гримуборным. - Милиции виднее. Этоони так распорядились.

- Я смотрю, ты здесь свой, - ухмыльнулся Иван, когда мыминовали один пролет.

Было в этих словах что-то презрительное, а может, мне простотак показалось, но тем не менее стало обидно. Участковый-театрал. Нелепо,наверное. До сегодняшнего дня эта мысль мне в голову не приходила. И досегодняшнего дня мне не приходилось стесняться своей пусть и косвенной, нопричастности к этомумиру сцены и кулис. Что ж, как говорится, все когда-тослучается в первый раз.

- Так вышло, - коротко ответил я, не вдаваясь впространные объяснения. Весь сегодняшний ресурс длинных реплик был ужеизрасходован на мамулю во время ее панических телефонных звонков.

- Тогда подскажи, с кого лучше начать, - попросил Иван.

Впрочем, просьбой его слова можно было считать чистоусловно, они куда больше напоминали требование, если вообще не приказ. Ну да,все правильно, на месте происшествия главный - следователь, ему подчиняютсяоперативники, а все прочие милицейские деятели у них на побегушках.

- Я бы посоветовал начать с хора, они все одеваются водной большой уборной, разделенной пополам, справа мужчины, слева женщины. Зайдешь,задашь вопрос, получишь ответ - и половина свидетелей, считай, опрошена. Еслисогласен, иди к хористам, вон та дверь в конце коридора, видишь? А я пойду посолистам. Они люди капризные, нервные, их нужно побыстрее отпустить.

Иван молча кивнул и направился в конец длинного коридора, ая быстро пошел к папиной гримерке. Едва я открыл дверь, на меня обрушился шквалвопросов, задаваемых разными голосами и с разной интонацией:

- Игорь, что случилось?

- В чем дело?

- Да что происходит, черт возьми?

- Игорь, почему нас не выпускают?

Народу в комнате заметно прибавилось, вероятно, сообщениедиректора театра Дмитрия Евгеньевича заставило людей собираться в группы иобмениваться информацией, которой ни у кого, по сути, не было. Но инстинктутоления информационного голода, как известно, один из самых сильных, боротьсяс ним очень трудно, и в подобной ситуации, когда происходит что-то непонятное,люди, вполне естественно, ищут общения с теми, с кем можно поговорить ипообсуждать проблему. Помимо моих родителей, их друзей, заезжего режиссера ипапиного продюсера, я обнаружил в просторной уборной дирижера, а также двухвокалистов: баса, исполнявшего партию Рюица (с ним папа когда-то учился вконсерватории), и меццо-сопрано, певшую Азучену, с которой этого баса, по маминымуверениям, связывали весьма романтические отношения. Был здесь и сам директортеатра, решивший, видимо, не оставлять двух своих почетных гостей, папу иВернера Фрая, в столь сложный момент.

Но первой ко мне, само собой, бросилась мама.

- Игорь, в чем дело? Почему ты не отвечаешь на звонки?- требовательно спросила она, глядя на меня тревожными глазами.