– Не бывать по-твоему, будь ты проклята! – прорычал он. – Не играть тебе со мной больше, как с куклой! И воинства нефалемов, готового к исполнению любых твоих прихотей, я создавать не стану, так и заруби на носу!

Да, именно этого ей и хотелось бы, уж тут никаких сомнений быть не могло. Одна из творцов Санктуария, за душегубство, в том числе за убийство сподвижников, прочих создателей мира, Лилит была изгнана из его пределов собственным же возлюбленным… ангелом, если ей хоть в чем-нибудь можно верить. Причина совершенных ею убийств заключалась в «чадах», в первых из нефалемов, порожденных союзом мятежных демонов с ангелами. Да, отдать должное стремлению Лилит спасти их Ульдиссиан вполне мог, но теперь все их потомки, очевидно, сделались для нее лишь пушечным мясом, солдатами, обреченными на убой в угоду ее безумной жажде мщения.

– Не станешь? – глумливо переспросила демонесса, отступая назад. – Значит, не станешь, любимый? Так отчего же ты все еще не атакуешь?

Опять. Опять Лилит подловила его…

«Ну, уж это – в последний раз», – поклялся Ульдиссиан, протянув в ее сторону руку.

Воздух вокруг демонессы подернулся рябью… и Лилит не оказалось на прежнем месте. Теперь Ульдиссиан чуял ее за спиной.

– Гораздо лучше, милый мой Ульдиссиан… гораздо лучше.

Не оборачиваясь, Ульдиссиан сосредоточил волю на ней…

Но опять опоздал.

Голос Лилит эхом разнесся под сводами зала, хотя самой ее и след простыл.

– Однако, по-моему, тебе нужно еще немножко поупражняться! Ведь в схватке с силами Церкви Трех, не говоря уж о милом, вероломном Инарии, ты должен показать все, на что только способен!

Как ни старался Ульдиссиан, как ни напрягался, а Лилит отыскать не сумел. Тут-то сын Диомеда и понял, чего стоит вся его мощь. С Лилит он рассчитывал справиться без особых трудов, но демонесса опять – в который уж раз! – великолепно сыграла и на его чувствах, и на велениях тела.

– Иди же сюда, Лилит! Иди же сюда, покажись! – заорал Ульдиссиан, озираясь кругом, ища демонессу в каждом темном углу, но не находя ничего, совсем ничего, слыша лишь ее голос, доносящийся откуда-то из дальней дали.

– Все в свое время, любовь моя. Вначале чуточку поупражняйся. К примеру, ты еще можешь спасти кого-либо из друзей! Их ведь осталось так мало…

На этом голос Лилит затих. Охваченный злостью, Ульдиссиан не сразу уловил суть последнего ее замечания, но вдруг… Но вдруг снаружи повеяло страшной опасностью, до сей минуты, очевидно, сокрытой ухищрениями Лилит от его «недюжинного» чутья.

Вместо того чтоб беречь от беды Мендельна, Серентию и остальных, он оставил их всех там, где демонессе и требовалось…

Тем временем в неведомом месте, вполне настоящем, и в то же время несуществующем, некто, с головы до ног укутанный в черное, взирал за пределы окружавшей его пустоты, наблюдая за миром, зовущимся среди немногих сведущих Санктуарием. Глядя на кровопролитную битву, охватившую город под названием Тораджа, он размышлял о возможных ее последствиях.

– Слишком уж быстро он действует, – сказал в пустоту неизвестный. – Слишком уж неразумно…

– Он делает то, что должен… Как и мы…

Этот голос заставил бы замереть сердца многих, ибо являл собою отнюдь не только колебания воздуха, однако тот, к кому был обращен ответ, всего лишь согласно кивнул. Говорящего он знал так давно, что привык даже к его своеобразности.

В той же мере, сверх меры привычными сделались для него и поражения, и больше терпеть их он не желал. Поражения грозили нарушением Равновесия, и посему в эту минуту он, веками учившийся контролировать эмоции и во что бы то ни стало сохранять на подобном мраморному изваянию лице безмятежность, медленно, мрачно нахмурил брови.

– Тогда… тогда нам нужно взяться за дело активнее…

Не успел отзвучать его голос, как в вышине вспыхнуло, засияло нечто, подобное россыпи звезд. Однако «звезды» те, придя в движение, мало-помалу, подобно созвездию, обозначили в темноте контуры исполинского змея, создания наполовину зримого, наполовину воображаемого… а для большинства – попросту сказочного.

Дракона…

– Еще активнее? Разве инициации его родного брата мало? – с явной иронией в голосе осведомились звезды.

– Мало, – упрямо ответил некто, укутанный в черное, – пусть даже Мендельн уль-Диомед далеко превзошел мои ожидания. Еще немного, и я мог бы поклясться, что он…

– Прямой твой потомок, да… а заодно это объяснило бы, отчего она выбрала для своих целей старшего. Ты же почувствовал дремлющие в них силы? Вот и она – тоже.

– Ты прав, мать моя не почувствовать их не могла, – нахмурившись пуще прежнего, согласился некто в черных одеждах. – Если так, может статься, известно о них и отцу.

Сонм звезд всколыхнулся, взвихрился, на миг утратив сходство с легендарным зверем.

– О коем мы давненько уж не имели вестей…

Некто в черном кивнул, вновь сосредоточив внимание на Санктуарии.

– Да, и это тревожит меня сильнее всего остального.

– И не напрасно, – подтвердили звезды, вновь начертав в вышине контуры исполинского змея. – Да… как ты и сказал… действовать нужно активнее…

Поплотней запахнувшись в необъятный плащ, некто, сокрывший лицо под капюшоном, приготовился уходить.

– Нужно, как я и сказал, – пробормотал он, обращаясь не столько к едва различимому над головой собеседнику, сколько к себе самому. – Нужно, пусть даже мать с отцом прознают, что я остался в живых…

* * *

Мендельн приготовился к смерти. Провожая взглядом опускавшийся на него сверху молот, он понимал: чтоб увернуться, никакого проворства не хватит. Каких-либо слов из чужого языка, что начал изучать он в видениях, в голову не приходило тоже. Выходит, гибели под сокрушительным ударом молота не миновать? Как ни старался он отнестись к этой мысли с той же отстраненностью, с какой в последнее время встретил немало других судьбоносных моментов, на сердце сделалось невыносимо горько. Не такой, не такой полагал Мендельн уготованную ему участь…

Тут кто-то врезался в него сбоку, и оба они кубарем откатились в сторону за миг до того, как Диалонов молот с грохотом обрушился на мраморный пол, образовав трещину из битого камня длиной более полудюжины ярдов.

– В следующий раз не спи, пошевеливайся, – прошептала в самое ухо Мендельну Серентия.

С этим она, не дожидаясь от брата Ульдиссиана хоть какой-нибудь благодарности, вскочила на ноги… и вовсе не зря. Изваяние Диалона обернулось к ней. Казалось, статуя, как ни непроницаем ее лик, гневается на Серентию, оставившую ее без добычи.