Никита. Мне кажется, это имя давно фантомная боль. Призрак, помогающий мне двигаться к мечте.

В безопасность.

Мальчик, с которым мы когда-то воровали сгущенку из кабинета заведующей детским домом, а потом получали за это ремня.

Мне тогда казалось это больно. Но я даже не подозревала, какой она может быть.

Мы с Никитой дружили с самого его появления в детском доме. Клялись друг другу на крови, что даже если расстанемся, всегда будет вместе…. Глупо, да? Но в детстве я верила в это. И в самое тяжелое время обращалась к шраму, что оставил на мне ножик в его руке.

Я часто водила по вырезанным на коже буквам, почти зажившим, но оставившим тонкие белые шрамы. Верила, что он помнит меня.

Они и сейчас там. Н. И. К. И. Т. А. Шесть букв, еле вместившихся в родимое пятно в форме овала. Точно такого же как у него…

Горло перехватывает от боли… Руки сжимаются в кулаки, когда я иду в сторону кровати, словно в свинцовых туфлях.

Каждый шаг отдается таким стуком в сердце, словно лопается барабан.

Сглатываю, наклоняясь к боку мужчины, почти касаюсь пальцами родимого пятна и светлых, еле видных букв. А.Л.Е.Н.А.

Резко убираю пальцы, словно получив ожог. Не может быть. Боже, не может быть. Через столько лет. Так далеко от места, где видела его в последний раз. Где он кричал, что найдет меня. Где я верила ему. Где я верила… В чудо.

Закрываю глаза и прикусываю кулак. Не хочу кричать. Кажется, что кто-то льет на голову жидкий металл, сжигая меня дотла. От осознания.

Жив. Здоров. Богат. Чертовски красив. Трахает шлюх. Трахал меня….

А кто я?

Шлюха.

«Привет, Никита, помнишь подружку детства. Да, да, это именно та, кто сегодня сосала твой член и согласилась дать в жопу, как только ты проснешься.».

Это я должна буду ему сказать? Человеку, мысли о котором помогали держаться так долго? Не скатиться в пропасть порока и смерти окончательно.

Меня трясет, внутри буря. По щекам льются слезы, и я поднимаюсь, хватаю сумку, бегу к двери и уже её открываю, но резко захлопываю обратно.

Надеюсь, что он проснется? Но нет. Он спит, а я одна. И всегда буду одна.

Руки с сумкой сами поднимаются, и я со всхлипом высыпаю содержимое в центр комнаты. Долго наблюдаю, как валятся банкноты, как и валится последняя надежда на нормальную жизнь.

Я не хочу видеть в его глазах презрение и разочарование. Еще более я боюсь, что он не узнаёт меня при свете дня. Что вообще забыл меня.

Пятнадцать лет не малый срок, но я верила, что стоит нам только заглянуть друг другу в глаза и мы все поймем…

Наивность мне не присуща. Но Никита единственное светлое воспоминание. Пора стереть из жизни и его.

Забираю только сумку и пару банкнот. Свою реальную стоимость. Бросаю отчаянный взгляд на кучу денег, которые плачу за всю ту поддержку, что оказывал мне образ Никиты, и ухожу.

Долго брожу по улицам города, прокручивая как остатки детских воспоминаний, так и события ночи.

Подхожу к дому, где снимаю комнату. Снова вдыхаю привычные запахи выгребной ямы и внимательно смотрю, чтобы рядом не было машин и людей Марсело.

Но стоит мне подняться на свой этаж, собрать то немногое, что у меня есть, как в дверь стучат.

Я, почти выбросившая мысли о ночи, до боли закусываю губу.

А вдруг? А вдруг Никита? Прошло четыре часа. При желании меня можно найти. Не ради этого ли я оставила все деньги?

Но было ли у него такого желания? И что я хотела доказать?

А если это Марсело…Дерьмо… Придется лезть по крыше на другой дом, чтобы сбежать.

Новый стук, рюкзак на спине, и непривычно холодный голос:

— Открывай, Лина… Или Алена.

Радость бурным речным потоком несется в тело, и я смело подпрыгиваю, распахиваю дверь.

Только вот радости на лице Никиты, уже полностью облаченного в приличную одежду, я не вижу. Я ничего там не вижу. Холодная маска. Даже призрения я не достойна?

Он грубо заталкивает меня в комнату, задирает футболку, нащупывая пальцами родимое пятно. Обжигая холодом кожу. И резко отшатывается.

— Сука…

А я только и могу умиляться, смотря, что его темные волосы на ярком солнце переливаются красным. Рыжий. Он все такой же рыжий.

— Алена… — выдыхает он, смотря на меня в упор мрачными небесами глаз. Быстро оглядывается и уже по-русски выдает: Пиздец, клоповник.

Пинает старый стул, служивший мне и столом, и несколько секунд трет лицо. Вид у него замыленный, сердце нежно сжимается. Он меня искал. Искал…

Поворачивается и только хочет что-то спросить, как дверь сотрясается от удара.

— Лина, шлюшка, выходи! Время вышло!

Глава 9

— Кто это? — спрашивает Никита, и я сглатываю. Очень не хочется отвечать…

Но в дверь так долбят, что это отдается пульсацией в висках. И Никита ждет ответа.

— Марсело… — выдавливаю из себя, впиваю ногти в кожу ладоней. Сама не знаю, что хуже. Что Никита узнает, что у меня есть сутенер. Или вооруженные парни Марсело.

— Любовник?

Качаю головой. Хуже.

— Сутенер? — сам догадывается он, и я быстро киваю, скашиваю глаза в сторону дрожащей от напора хлипкой голубой двери. Только чтобы не видеть, как Никита, стиснув зубы, выдает: «Заебись» по-русски.

За дверью крики становятся громче. Сейчас дверь будут ломать. Он решительно (или глупо?) идет к ней и сразу распахивает.

Хочется крикнуть: Стой! Но уже поздно. Часовая бомба замедленного действия моей жизни уже готова взорваться. И я не знаю, к чему это может привести.

В распахнутую дверь влетают два бугая, которые очевидно хотели ее выбить. Они пролетают пару метров и врезаются в стену. Места тут немного. Разогнаться они бы не успели.

Но я уже смотрю на Марсело. Огромного, потного мексиканца.

Я для себя давно решила, в самую нашу первую встречу, когда меня с головой в мешке купили в очередной раз. Лучше сдохнуть, чем под такого лечь. Но проституткам, да и вообще женщинам повезло. Он импотент. Правда винит он в этом женский пол, за что любит изрядно помахать кулаками.

Я часто на них нарывалась, только чтобы не «работать». Но потом он просек фишку и меня перестали трогать. И все-таки смогли найти клиента даже для такой норовистой кобылки как я, которых он любит избивать.

— Ты кто такой! Если клиент… — начинает злиться Марсело, от чего его смуглая вечно лоснящаяся кожа покрывается краской.

В него