Она вскочила — и я вскочил с нею. Развернул ее и пробил ей быструю двойку — ее отнесло через всю комнату спиной вперед, она ударилась о стену и съехала на пол. Шатаясь, поднялась на ноги: ее качало, она что-то бормотала — и рухнула мне навстречу. Я выписал ей еще.

Я прислонил ее к стене и бил — словно тыкву. Сначала жестко, а потом все проваливается. Она осела на пол, колени подломились, голова поникла; а затем оттолкнулась и медленно, по дюйму, начала приподниматься снова.

Видеть она не могла; я не понимаю, как там можно было видеть. Не знаю, как можно было вообще стоять или дышать. Но она подняла голову, покачиваясь, и воздела руки — воздела и развела и не опускала. И заковыляла ко мне — как раз когда во двор въехала машина.

— Гага-габи… целуй гыгы-га…

Я двинул ей апперкотом чуть ли не от самого пола. Раздался резкий «кре-ек!», все тело ее дернулось вверх и обрушилось кучей. И подняться больше не пыталось.

Я вытер перчатки о ее тело — кровь все-таки ее, тут ей и место. Взял пистолет из комода, выключил свет и закрыл за собой дверь.

На крыльцо поднялся Элмер, дошел до двери. Я открыл ему.

— Здар-рово, Лу, старина, старина, старина, — сказал он. — Точно вовремя, а? В-вот-те Элмер Конуэй, всегда вовремя приходит.

— Бухой, — сказал я. — Вот каков Элмер Конуэй. Деньги принес?

Он похлопал по толстой коричневой папке под мышкой.

— Что, непохоже? Где Джойс?

— В спальне. Давай проходи. Захочешь ей заправить — она и не пикнет.

— Во! — Он глупо заморгал. — Э, не надо так говорить, Лу. Сам же знаешь, мы поженимся.

— Как угодно, — пожал плечами я. — Но могу и на деньги поспорить, она там вся разлаталась, тебя ждет.

Мне хотелось хохотать в голос. Хотелось орать. Прыгнуть на него и разорвать на куски.

— Ну, может…

Он вдруг повернулся и затопал по коридору. Я прислонился к стене — ждал, когда он зайдет в спальню и включит свет.

Я услышал его:

— Здар-рово, Джойс, старушка, ста-ста-стар-р-р… — Услышал глухой удар, какое-то бульканье, словно его душили. Затем он сказал — завопил: — Джойс… Джойс… Лу!

Я медленно зашел. Он стоял на коленях, и все руки у него были в крови, а через подбородок шла широкая полоса, где он вытирал ладонь. Он смотрел на меня, раззявив рот.

Я рассмеялся — пришлось, иначе я бы сделал что похуже, — а у него глаза прижмурились, и он заревел. Я же вопил от хохота, сгибаясь пополам и шлепая себя по коленям. Меня крючило, я ржал, пердел и хохотал еще и еще. Пока смех из меня весь не вышел. Я израсходовал весь хохот на свете.

Элмер поднялся с пола, размазывая кровь по лицу рыхлыми руками, тупо глядя на меня.

— К-кто это сделал, Лу?

— Самоубийство, — ответил я. — Совершенно точно покончила с собой.

— Н-но т-тут же явно…

— Здесь явно только это! Так оно все и было, ты меня слышишь? Самоубийство, слышишь меня? Сама, сама, сама! Я ее не убивал. Не смей говорить, что я ее убил. ОНА УБИЛА СЕБЯ САМА!

Тут я и застрелил его — прямо в раззявленный дурацкий рот. Я разрядил в него весь пистолет.

Нагнувшись, я сложил ладонь Джойс на рукояти пистолета, затем бросил ее руку рядом с телом. Вышел из дому и снова двинулся через поля — и ни разу не оглянулся.

По дороге я отыскал доску и принес с собой к машине. Если машину кто заметил, эта доска — мое алиби. Мне пришлось сходить найти ее, чтобы подсунуть под домкрат.

Домкрат я водрузил на доску, поднял машину и поменял колесо. Бросил инструменты в машину, завел мотор и задним ходом выехал на Деррик-роуд. Обычно я не стал бы выезжать ночью задним ходом на шоссе с выключенными огнями — скорее уж без штанов бы поехал. Но сегодня — не обычно. Я просто не подумал.

Если бы «кадиллак» Честера Конуэя ехал чуть быстрее, я бы сейчас вам этого не рассказывал.

Он, ругаясь, вывалился из машины, увидел, кто я, и выругался еще крепче:

— Черт бы тебя драл, Лу, ты-то должен понимать! Убиться хочешь, за-ради Христа? А? Ты вообще что тут делаешь?

— Пришлось заехать — колесо спустило, — ответил я. — Простите, что…

— Ладно, поехали. Давай двигаться. Что, всю ночь тут стоять, языками трепать?

— Двигаться? — переспросил я. — Но еще ж рано.

— Черта с два! Четверть двенадцатого, а этого проклятого Элмера до сих пор нет дома. Обещал сразу же вернуться, а сам сидит. Новых хлопот, видать, на свою голову нашел.

— Может, ему еще чуток времени дать? — спросил я. Мне нужно было выждать. Я не мог вернуться в этот дом прямо сейчас. — Вы б ехали домой, мистер Конуэй, а я…

— Я еду сейчас туда! — Он направился к своей машине. — И ты поедешь за мной!

Хлопнула дверца «кадиллака». Конуэй сдал назад, объехал меня и опять заорал, чтоб я ехал за ним. Я крикнул, что еду, и он прибавил газу. Быстрый какой.

Я закурил сигару. Завел двигатель и снова заглушил. Завел и заглушил еще раз. Наконец глушить не стал, не хотелось ему умирать, и я поехал.

Подкатил по дорожке к дому Джойс и остановился в самом конце. Во дворе все равно места не было — там стояли тачки Элмера и старика. Я выключил мотор и вышел из машины. Поднялся по ступенькам и прошагал по крыльцу.

Дверь стояла открытой, а старик в гостиной разговаривал по телефону. Лицо у него было такое, будто ножом с него срезали всю рыхлость.

Казалось, он даже не очень возбужден. И не очень грустит. Деловитый такой, и от этого все казалось страшнее.

— Еще бы, конечно, плохо, — говорил он. — Не надо мне этого повторять. Я и так знаю, насколько все плохо. Он мертв, и тут ничего не поделаешь, а меня интересует она… Ну так шевелиться надо! Да, сюда. Мы же не хотим, чтоб она подохла, правда? Во всяком случае — просто так. Я хочу посмотреть, как ее поджарят.

Только часа в три ночи я закончил говорить — главным образом, отвечать на вопросы шерифа Мейплза и окружного прокурора Хауарда Хендрикса; думаю, понятно, что мне было не очень хорошо. Меня как бы тошнило, и при этом — ну, я был довольно-таки обижен, зол. Не так все должно было обернуться. Все как-то неразумно до тупости. Неправильно.

Я сделал все, что было в моих силах, избавился от пары нежелательных граждан аккуратно, без выхлопа. И тут выясняется, что одна еще жива, а насчет второго поднимается такой шум, что уши закладывает.

Выйдя наконец из суда, я поехал к Греку и взял себе кофе, хоть и не хотелось. Его мальчишка устроился подрабатывать на заправку, а старик не соображал, хорошо это или нет. Я ему пообещал заехать и поглядеть, как там что.

Домой мне ехать было не с руки — Эми начнет выспрашивать. Я надеялся, что, если задержусь посильнее, ей надоест ждать и она уйдет.