Закончив это ответственное дело, он сказал:

- Я чувствую, что сегодняшний день принесет нам обоим удачу и богатство. Выпьем за это!

- С удовольствием, - ответил Знахарь и приветственно поднял тяжелый стакан, в котором лениво колыхалось дорогое британское виски, за версту шибающее ячменной сивухой.

Пираты выпили, и Мюллер закурил сигару. Знахарь от такого удовольствия отказался и вытащил из кармана пачку сигарет.

- Давайте будем совершенно откровенны, - предложил Мюллер, выпуская в потолок облако дыма, пахнущего не в пример лучше, чем виски.

- Давайте, - согласился Знахарь и нажал на клавишу зажигалки, выполненной в виде миниатюрной гильотины.

Скошенный нож скользнул вниз, голова привязанной к плахе куколки отвалилась, и из обрубка шеи вместо крови выскочил голубой язычок газового пламени. Когда Знахарь отпустил клавишу, нож вернулся в исходное положение, а голова приросла на место.

- Забавная вещица, - сказал он, прикурив, и посмотрел на Мюллера.

Мюллер ответил вежливым кивком. Поставив зажигалку на стол, Знахарь внимательно изучил огонек сигареты, затем снова поднял глаза на сидевшего перед ним алмазного барона и сказал:

- Мы, конечно, будем совершенно откровенны, не забывая, однако, что совершенно откровенными нам нельзя быть ни в коем случае.

Мюллер молчал. Его лицо выражало лишь внимание к словам собеседника. Знахарь выдержал паузу, чтобы дать своим словам дойти до сознания Мюллера, и, поболтав виски в стакане, продолжил:

- Наша с вами откровенность будет ограничиваться тем, что мы оба признаем, что нас интересуют деньги. У меня есть вещи, у вас есть капитал. Вы приобретаете у меня эти вещи, оставляя себе зазор на прибыль, и в результате этого мы оба получаем деньги. Я вижу ситуацию именно так. Что скажете?

- Совершенно справедливо, - встрепенулся Мюллер, который, похоже, думал о чем-то своем, хотя и связанном с темой разговора.

Знахарь понимал, что Мюллер в этот момент скорее всего размышлял о том, как бы облапошить партнера. И «облапошить» было слишком мягким словом для обозначения тех безжалостных и кровавых событий, которые могли начаться, если этот загорелый белокурый немец решит попытаться наложить лапу на богатство Знахаря.

- Поэтому давайте прекратим разговор об откровенности и перейдем к более важной теме. А именно - к тому, какой механизм сделок будет наиболее надежным и наименее рискованным для нас обоих.

- Вы хорошо ведете переговоры, - сказал Мюллер. - С вами приятно иметь дело.

- Благодарю вас, - Знахарь склонил голову, - однако дела у нас еще впереди, и нужно обсудить, какими они будут.

- Да, конечно, - согласился Мюллер. - А скажите, господин Берзин, много ли у вас вещей, подобных этой, которые могут оказаться интересными для меня.

И он кивнул на перстень, украденный у Александра Македонского неизвестно кем и неизвестно когда. Знахарь тоже посмотрел на перстень, потом перевел взгляд на Мюллера и, пристально глядя ему в глаза, раздельно сказал:

- Для того, чтобы приобрести их все, ваших восьмидесяти миллиардов не хватит. Придется заложить копи, прииски и госпиталь. А то и обратиться за помощью к ребятам из «Макинтоша». Но вы не беспокойтесь. Я вовсе не предлагаю скупить все, что у меня есть. Надо же и себе что-нибудь оставить.

На худых скулах Мюллера заиграли желваки, он прищурился и, слегка подавшись вперед, сдержанно произнес:

- Ваша поразительная осведомленность в некоторых вопросах начинает вызывать у меня беспокойство.

- Весьма возможно. Но ведь я мог бы и не демонстрировать ее, а оставить при себе как козырь. Согласитесь, что с моей стороны это было хорошим шагом к нашему взаимопониманию.

- Принимаю.

Мюллер решительно кивнул, как бы отметая сомнения, и, впервые за всю беседу расслабленно откинувшись на спинку кресла, светским тоном поинтересовался:

- Так что у вас там за вещицы?

Глава 2. Ну, Мюллер, погоди!

Я никогда не любил Невский проспект.

Может быть, в то время, когда в мире еще не было ни электричества, ни автомобилей, а в городе жили не пять миллионов, а, скажем, двести тысяч человек, он был другим. Очень может быть.

Но правы оказались грозившие небу узловатыми пальцами пророки и юродивые, предрекавшие, что придет время, и небо опутает железная паутина. Так оно и вышло. Время пришло, и теперь, поднимая голову, я всегда вижу над собой переплетение железных, медных и алюминиевых проводов, идущих во все стороны сразу. И если кто-нибудь вздумает взлететь в небо прямо с одной из улиц города, ему следует быть очень осторожным, потому что в лучшем случае он рискует запутаться в проволоке, попортить свои крылья и грянуться оземь, а в худшем - просто превратится в обугленное пугало.

Я стоял на набережной Лейтенанта Шмидта и, опершись на гранитный парапет, смотрел на то, как у самой воды двое подвыпивших молодых мореманов, по всей видимости - курсанты морского училища, возбужденно размахивая руками и делая рефлекторные движения тазом, морочат головы двум потасканным старшеклассницам. Опытным взглядом я отчетливо видел, что девкам уже наскучила болтовня раскрасневшихся морячков, и они ждут, когда же соблазнители наконец перейдут от слов к действиям.

Народная мудрость гласит, что рожденный пить - ничего другого не может. Эти двое ребят явно были рождены пить, а не тратить драгоценную мужскую силу на никчемных молодых потаскух. Настоящие моряки. Так что, судя по всему, дело окончится ничем.

Усмехнувшись, я выпрямился и посмотрел на свои руки.

На ладонях отпечатался шершавый гранитный рельеф, который исчезнет через несколько минут, как это было уже много раз…

Я повернулся спиной к Неве и направился к своей стоявшей в двух шагах белой «бомбе», но вдруг заметил вертевшегося возле заднего бампера бомжа.

- Эй, уважаемый, тебе чего? - окликнул я его, подойдя вплотную к машине.

Бомж дернулся, оглянулся и, увидев меня, покачнулся и оперся рукой на багажник. Машина квакнула, и я, вынув из кармана пульт, отключил сигнализацию.

- Слышь, хозяин, давай я тебе стекла протру, а ты мне на пивко…

- Вали отсюда, пока цел, - ответил я, представив, во что могут превратиться мои прекрасные тонированные и бронированные стекла, если он до них дотронется.

- Да я ничего… - стушевался бомж и, чуть не задев меня плечом, поканал через дорогу в сторону Десятой линии.

Я уже собрался было открыть дверь и полезть внутрь, но неожиданно для самого себя остановился. Что-то было не так, и я уставился в спину удалявшегося бродяги.

Будто почувствовав мой взгляд, он воровато оглянулся и, увидев, что я смотрю ему вслед, ускорил шаги. Это мне не понравилось, хотя и могло быть всего лишь проявлением привычного страха, который ничтожный задроченный бомж испытывал перед благополучным человеком в дорогой машине.