– Все? Нет, черт побери, не все!

Рэй был страшен. Всегда спокойный, добрый мужчина, он походил сейчас на раненого зверя. Потянул меня за шею вниз, силой поставил на колени, намотал рукой волосы на кулак, запрокинул голову назад, расстегнул свои брюки, спустил трусы, пальцами сжал мои щеки и давил, пока не раскрыл рот. Всадил свой член до самого горла, соси, сука. По моему лицу потекли слезы, он ударил меня наотмашь, не смей, дрянь, ты не заслуживаешь жалости. Вышел из моего рта, потянул меня за волосы вверх: так тебя драли, шлюха? Я мотала головой, нет, пожалуйста, нет, мне больно, больно. Он безумно расхохотался: больно? Нет, любовь моя, больно будет сейчас. Он вывернул мне руки назад и стал перегибать меня пополам, пока я не коснулась грудью коленей. Удерживая за запястья, задрал юбку, рванул вниз тонкие трусики. Плюнул себе на ладонь, просунул с силой во влагалище, раздирая: а так тебя драли? Вошел в меня, насаживая на свой член, как на палку. Я кричала, потеряв достоинство, молила прекратить, и, казалось, он услышал меня. Остановился, погладил по ягодицам: хватит? – я могла только прорыдать: – да, да, пожалуйста, пусти. Он не отвечал, только продолжал ласкать меня, потом с какой-то извращенной нежностью просунул палец в анус до нижней фаланги: давала ему в попу, а? Я выворачивала руки из суставов, пытаясь высвободиться, но он даже не шевелился. На смену его ярости пришло холодное бешенство, он действовал размеренно. Вынул член из вагины, приставил к заднему проходу, надавил. Я сжала мышцы, но он стал пробивать силой, раз, второй. На третий он вошел, сразу до корня, не щадя. Боль накатывала судорогами, я уже не кричала – выла, как дикое животное. Он ускорился, я слышала его тяжелое дыхание, он отпустил мои руки, схватился посильнее за бедра, стал подтягивать к себе, внутри резало осколками стекла, от боли я прикусила нижнюю губу. Внезапно все закончилось. Он застонал, остановился, оттолкнул меня, и я сползла на пол, скрутилась в клубок. Я не могла уже плакать и тихонько скулила.

Он исказился в лице, чертова сука. По его лицу текли слезы. Ри, что ты натворила, Ри. Во что ты меня превратила, тварь. Я же люблю тебя. Я тебя ненавижу. Он вылетел из квартиры, хлопнув дверью.

***

Он вернулся глубокой ночью. Опухший, с красными глазами, костяшки пальцев сбиты в кровь. От него несло перегаром, в руках была початая бутылка виски, явно не первая.

Я курила на кухне, на любимом низком пуфике. Спиной к стене, ноги по-турецки, пепельница полна бычков.

Рэй взял стакан, налил до краев, пододвинул ко мне. Сам глотнул из горлышка. И наконец-то задал главный вопрос.

– Почему.

Я сделала большой глоток. Я всегда больше любила крепкие, мужские напитки. Я хотела ему ответить, но голос куда-то пропал.

– Это месть, Ри? Потому что я уделял тебе мало внимания? Не молчи, черт тебя побери, говори! Он ударил кулаком по столу, пепельница подпрыгнула.

Я отшатнулась, инстинктивно поднесла руки к лицу, закрываясь. Этот грубый, сквернословящий, не владеющий собой мужчина мог причинить мне боль снова. Он не был похож на того, кого я знаю, от испуга меня замкнуло, и я не могла говорить. Он мог начать сейчас снова бить или насиловать меня, но не вытряс бы ни слова. Я боялась его до тошноты.

Рэй увидел страх в моих глазах и его лицо искривилось от муки. Он с силой потер его руками, потом опустился передо мной на колени, спрятал мои безвольные холодные ладони в своих. Я хотела, чтобы он перестал меня трогать.

– Ри. – Он провел по моим почерневшим запястьям, дотронулся до шеи, у основания которой уже разлилось синее кольцо. Я вся была в синяках – бедра, бока, живот. – Мариза, я обезумел. Что-то сорвалось во мне и пелена перед глазами. Я вел себя как животное, как маньяк. Ри, мне нет прощения за то, что я сделал. Я ненавижу себя. Но сейчас я держу себя в руках, обещаю. Ри, пожалуйста, не бойся меня. Посмотри на меня. Это я, Рэй, я вернулся. Давай поговорим.

Наконец-то пришли слезы. Они просто текли из-под моих век, хотя я все так же молчала, дыхание было коротким, словно что-то лежало у меня на груди.

Рэй понял. Он слишком хорошо меня знал.

– Снова не можешь говорить?

Я кивнула и заплакала еще сильнее.

Он потянул меня к себе на пол, посадил на колени, стал баюкать, пока я тряслась в беззвучных рыданиях, вцепившись в рукава его рубашки.

Я плакала так, как будто потеряла самое важное, и так оно и было. Все – любовь, доверие – было потеряно, растоптано и никогда, никогда бы уже не могли вернуть все обратно.

Я плакала не из-за себя. Я оплакивала нас.

Рэй наклонился к моему зареванному лицу, взял мои губы в свои, я не отстранилась.

Он поднялся вместе со мной на руках, отнес в спальню. Раздел меня, разделся сам. Мы занимались любовью с преувеличенной нежностью и осторожностью, как будто только что поняли, что на самом деле незнакомы. Никому из нас не было хорошо – слишком свежо перед глазами стояло то, что произошло утром. Мое тело было истерзано, каждое его прикосновение причиняло боль, но внутри меня было ясное понимание, что я не могу запомнить наш последний секс таким. Ради него, ради себя. Мы знали, что теряем друг друга, что это – прощание, но не хотели верить, хотели зашить рану, все исправить. Мы должны были попытаться.

Когда все закончилось, мы повернулись друг к другу лицом, соприкоснулись лбами и я снова нашла в его глазах того, кого любила больше всего на свете.

– Мариза. Расскажи мне все.

И я начала говорить.

Под холодный шепот звезд

Мы сожгли последний мост,

И все в бездну сорвалось.

Свободным стану я

От зла и от добра.

Моя душа была на лезвии ножа.

(Кипелов – Я свободен)

Еще около месяца мы честно пытались все исправить. И именно тогда я поняла, что одной любви недостаточно. Мы так долго полагались только на ее безусловное горение, что забыли о топливе: внимании, умении делиться проблемами, доверии. Я считала, что Рэй должен сам понять, что мне плохо, потому что он мой муж, Рэй считал, что мне должно быть хорошо, только потому, что он женился на мне. Мы оба ошибались. Мы по-прежнему любили и хотели друг друга, но из-за моей измены и его насилия что-то важное треснуло между нами и никак не клеилось, это уже было не исправить.

Я навсегда запомнила те последние дни с ним. Он взял отпуск за свой счет и целые дни проводил со мной. Мы разговаривали, разговаривали столько, сколько никогда раньше. Я объяснила, как потеряла саму себя за последний год, как трудно мне было прижиться в новой среде, как тосковала без родителей и друзей, как маялась от ощущения своей бесполезности, ненужности и оттого, что оказалась в положении «докторской вдовы». Я поняла, как больно его ранила, не только изменой, но и тем, что не доверяла, прятала свои чувства, свою обособленность и одиночество. Он ведь всегда смотрел на меня и чувствовал надежный тыл и уверенность, и сейчас ощущал себя преданным и потерянным. Рэй винил себя в том, что не заметил, в каком я состоянии, не понял, что мне требуется помощь. Он не говорил, но я знала, он страдает, что потерял контроль и никогда не позволит себе забыть об этом.