в бешенстве, он зол. Но при чем здесь я? Разве можно уезжать от меня вот так?

— Прошу, позвольте хотя бы позаботиться о вашей ране, — говорю, протягивая руку и слегка касаясь уголка губ. Но он перехватывает мое запястье.

— Мне ничего не нужно от вас, Киара Марэ, — бросает холодно.

Сел в машину, завел мотор и уехал навстречу заходящему диску солнца.

Я потрясенно и раздавлено смотрела ему вслед. Теперь я совсем не уверена, что нравлюсь ему. Нет, то чувство сейчас в его глазах. Это была ненависть. Эдвард Фейн ненавидел меня.

Глава четвертая

Отец уехал с самого утра на дальние плантации. Обычно такие поездки занимают у него пару дней. А еще к полудни за Джи приехал мистер Томпсон на новеньком даймлере и увез в город, так как сестре нужно было забрать готовое платье у портнихи. По тому, что я наблюдала, Джи полностью смирилась со своей судьбой. Вдобавок мистер Томпсон ухаживал так деликатно, так красиво, что ни одно женское сердце не могло устоять, тем более такое нежное и трепетное, как у сестры.

— Ты полюбила его? — спросила я ее в один вечер, когда она пришла ко мне в комнату. Мы уже выпили по кружке козьего молока с пальмовой патокой, надели длинные до пят ночнушки и теперь, поджав ноги по-турецки, сидели на кровати, с опущенным пологом.

При моем вопросе на красивом лице Джи появилась легкая улыбка.

— Мне хорошо с ним, Киара. Рой дает мне ощущение безопасности. И он так не похож на отца.

Я взяла ее руку и сжала.

— Ты не ответила — ты любишь его?

После небольшого раздумья Джи покачала головой.

— Нет. Не люблю. По крайней мере не той любовью, о которой мы мечтали. В ней нет страсти, нет сумасшествия, когда все внутри сгорает. Но, знаешь, Киара, я думаю, что такая любовь тоже бывает: спокойная, теплая, нежная словно воды озера. Она не сжигает, а мягко обволакивает, согревает. Мне хорошо с ним. И мне этого достаточно.

На утро я сидела перед туалетном столиком и обдумывала слова Джи, пока лао причесывала волосы, закручивая их в узел на затылке. Любовь, о которой мы мечтали… От которой все внутри трепещет. Еще пару дней назад я бы сказала, что нашла такое, теперь же… Я не знала, что думать. С того самого дня, когда произошла драка между Эдвардом Фейном с Даниэлем и Джоном Картером, я не видела мистера Фейна. У Талы он не появлялся, у нас тоже не бывал, что и неудивительно. Но уже завтра состоится матч по конному поло, а это значит, что я увижу его.

Открыв французское окно я вышла на веранду. Солнце золотило гладь реки, по которой бежала быстрая рябь. Я глубоко вдохнула свежий воздух, напоенный горьковатым запахом листвы и сладкими цветами, и мне стало легче. Даниэля тоже не было. Он в последнее время почти не ночевал дома, все время проводя с Джоном Картером и другими друзьями.

Обернулась и посмотрела на стоящую рядом лао.

— Я в последние дни не вижу Парамит. Что с ней?

— Чаонинг Киара, она больна, — отвечала с поклоном та.

— Надо будет навестить ее. Вдруг ей нужны лекарства. Но сначала хочу искупать в купели. Приготовь все.

— Слушаю, чаонинг, — прошелестела лао.

Женская купель располагалась во внутреннем дворе дома, к ней вели широкие каменные ступени, поросшие зеленым бархатным мхом, который нежно касался моих голых ступней.

Купель имела полукруглую форму, вода в ней шла из подземного источника и всегда была прозрачной, точно слеза, и ледяной, даже в самый жаркий и душный день. Вокруг были густо посажаны деревья жакаранда, которые роняли свои фиалковые душистые цветы на водную гладь.

Скинув легкий халат-кимоно на траву, я осталась обнаженной, не считая браслетов на запястьях и щиколотках, которые тихо зазвенели, когда я начала заходить в воду.

От холодной воды перехватило дыхание. Цветы жакаранды касались моих плеч, запутались в волосах. Вдохнув поглубже, я задержала дыхание и нырнула, и через пару мгновений выплыла на середине купели. Я легла на воду и стала смотреть на зеленые кроны, сквозь которые пробивались лучи солнца. Здесь было так тихо, звуки окружающего мира заглушали деревья. Опустила веки, так хотелось все забыть, но вместо этого передо мной вновь и вновь появлялись серые глаза. Все время разные. То смотрящие на меня с нескрываемой страстью, то по-английски вежливо и спокойно, а еще со жгучей ненавистью. Этот последний взгляд я не могла забыть, так глубоко он ранил меня, сбил с толку.

"Мне ничего не надо от вас, Киара Марэ" — слышу в голове стальной голос. Почему он так сказал? Разве я отвечаю за выходки брата? Разве я виновата, что рождена Марэ?

Вода придала мне сил и помогла взбодриться. Поднявшись в комнату после купания, я надела легкое шифоновое платье и взяла зонт.

Послышался стук и вошла Пея.

— Ты приготовила то, что я просила? — спросила я нянюшку.

— Да, чаонинг, лекарства сложены в сумку — отвечала Пея, — но все же не советую вам этого делать. Господин Марэ будет недоволен, если узнает, что вы ходили в рабочие линии.

— Парамит для меня и Джии значит очень много. Я не могу оставаться безучастной, когда она больна. Отец поймет.

Натянув перчатки, спустилась вниз и пошла к реке. Там за мостом, начинались рабочие линии. Так назывались деревянные хижины крытые жестью, в которых жили работники. Пея шла за мной, держа в руках небольшую кожаную сумку. Туда были собраны те лекарства, которые могли помочь Парамит. Честно говоря, я не знала что с ней, поэтому взяла на глаз.

Первое время, когда отец только стал плантатором, он заботился о работниках, о своих кули, как их здесь называли. В первые несколько лет он строил им хорошие добротные хижины, а не жалкие лачуги, в которых жили работники с других плантаций. Но с тех пор прошло немало времени, многие хижины пострадали от ураганов и гроз и требовали ремонта, а у отца не было теперь ни средств ни желания делать его. Со времен он стал считать, что излишняя доброта и забота лишь развращают кули и лао, они не ценят это и только хуже начинают работать.

Поднявшись по утоптанной дорожке, с горами мусора по обе стороны, я уже почти дошла до хижины, где жила Парамит с родителями, как вдруг услышала какой-то душераздирающий крик. Он шел из-за деревьев вверху и разлетался на всю округу. Крик боли, крик страдания.