– Дальше? Дальше свободная жизнь, наслаждайся! – с гордостью в глазах говорит он.

– Наслаждайся? Меня ждала уютная комната в общежитии и жизнь, полная реализованных мечтаний, я мог стать обычным человеком, а что сейчас? Беглец, скрывающийся в этом развалившемся сарае! – табуретка подо мной шатается, как будто ее слепили из желе.

– Отличный дом, – он осмотрел помещение, взглянув направо, а затем налево. – И кто это тебе сказал, что тебя выписали бы? – непредсказуемый вопрос.

– Врачи сказали, я вполне здоров для этого! – необдуманный ответ.

– Врачи! Мне тоже много чего обещали, не будь меня, ты сгнил бы там, как и многие. Они обнадеживают, и ты не создаешь им хлопот, тихонечко сидя в своей палате, мечтая о том, что будет после выписки, а потом – раз! – и находят у тебя что-нибудь неестественное для обычного человека. Запомни, ты психопат в глазах врачей, отпустив тебя, они рискуют своим креслом. Твои поступки в обществе ярко отразятся на их карьере, поэтому спокойней, когда ты под боком.

– Я не псих! У меня просто нет памяти, я не представляю угрозы для города.

Самооправдание – стыдиться его или возлагать надежды?

– Ты ведь не знаешь, если не помнишь? Как ты можешь утверждать, что не опасен?

Если резко перевести тему на другую, схожую по смыслу, собеседник не успеет осознать, что был прав.

– Постой! А как ты попал в клинику? За какие такие проступки? – недоверчивый взгляд, язвительный тон голоса, и он точно в тупике.

– Расслабься, тут никакой каверзы. Меня направили в клинику, решив, что только сумасшедший может отказаться от денег, успеха, карьеры и всех благ, к которым стремится почти каждый человек.

– О чем ты? – моя табуретка плавает из-за расшатавшихся креплений конструкций, я плыву вместе с ней, пытаясь покрепче вцепиться в стол, из-за чего он начинает шататься и подсвечник, стоявший на нем, чуть ли не падает.

– У меня был большой двухэтажный дом с видом прямо на море, деньги пачками валились с моих карманов, несколько дорогих автомобилей, хорошие связи со всеми высокопоставленными людьми, красивые девушки, развлечения, я мог позволить себе что угодно, быть кем угодно, и все это благодаря моему лицу.

– Лицу? – спрашиваю я, опуская брови вниз. Своей пятой точкой я вычислил максимально устойчивый наклон табуретки: при взаимодействии давления массы своего тела с вычислением ее опорного веса, приходящегося на стол.

– Да, лица. Мое лицо было орудием моих успехов, а также моей кармой. Сначала я завоевал расположение богатеньких одиноких женщин, они клевали на мою физиономию, как голодные рыбешки на наживку. За ночь я мог побывать в шести различных домах, и они щедро награждали меня кругленькой суммой. Затем со своими спутницами я начал появляться в обществе немало известных личностей. Я был чем-то вроде украшения для этих статных дам, они подбирали мне дорогие костюмы под цвет своих туфель, сумочек и платьев. Мое лицо появлялось всюду, и им заинтересовались торговые компании. Настала жизнь в режиме фотовспышек. Я висел на всех рекламных щитах: зубные пасты, шампуни, электробритвы и станки, гели для душа, дезодоранты, пены для бритья и т. д. Мой уверенный взгляд и чарующую улыбку видели все жители города. Я был нарисован на автобусах с удивленным взглядом читающим туристический прайс «Турфирма «Бла-Бла – Вит»! Путевки на 50% дешевле». И на огромных плакатах, на зданиях, со взглядом, вызывающим дрожь по коже у женской половины общества «Антиперспирант «Бла-Бла – Слим» – выбор настоящих мужчин!» И на вывесках специализированных магазинов, поглаживающий свою щеку «Гель после бритья «Бла-Бла – Люс»! Уверенность в каждом дне!» Это стало началом жизни на обложках известных журналов. Из меня сделали манекена. Рубашка от Синепула, брюки от Галтивани, трусы от Вертипола и носки от Баллолинси. За день я переодевался десятки раз, и за это получал деньги. К тому времени я уже имел счет с шестью нулями и думал, это предел, пока фотовспышки не сменились объективами видеокамер. Приглашения на телепередачи, в киносериалы, ведущим программ, затем съемки фильмов… Понимаешь?

– И что? Как ты в клинику-то попал? – я по-прежнему стараюсь не двигаться, в надежде сохранить равновесие.

– Я изрезал свое лицо ножом.

–Что? Зачем? Чем изрезал? – глаза, полные недоумения.

– Ножом. Мое лицо стало проклятием для меня! Все обожали его. Оно висело на клиниках пластической хирургии, и люди толпами стояли в очередях, чтоб сделать себе такое же, они безо всяких сомнений скупали всю продукцию, которую сопровождало это лицо, потому что думали, что я пользуюсь этой дрянью. Я не мог свободно ходить по улицам. Я спал по два часа в сутки, потому что заключил множество контрактов и времени на сон не оставалось. Мне капали капли от покраснения глаз и заставляли нюхать нашатырный спирт для бодрости. Я сидел на строгих диетах и часами проводил время в тренажерных залах, чтоб выглядеть так, как нужно было компаниям. В конце концов, я не выдержал. Я возненавидел свое лицо. Меня тошнило, как только я видел его на рекламных щитах, по телевизору, среди тех, кто сделал пластическую операцию и стал похож не понятно на что, но с моим носом, подбородком и скулами. От этого лица невозможно было убежать. Оно было повсюду. Тогда я снял номер в гостинице у парня с подбородком, как у меня, и заказал индейку, уточнив, что сам хочу ее разделать и нож должен быть поострей. Нож был отличный. Я встал перед зеркалом в ванной и стал резать им свое лицо. Я дырявил свои щеки, аккуратненько отрезал кусочки бровей, бросая их на пол, резкими движениями полосовал лицо слева направо и сверху вниз. Кровь брызгала на стены и зеркало, а я смеялся, смеялся, как подонок. В тот момент я не себя лишал лица, нет, я лишал лица тысячи людей, которые зависели от него. Которые получали с его помощью деньги, которые восхищались им, которые думали о нем, которым оно снилось по ночам. Я дал людям свободу, явив свое истинное лицо, окровавленное с глубокими порезами, через которые виднелись кости черепа и смеющееся, смеющееся над ними.

Он смотрел мне прямо в глаза жутким взглядом, наполненным безумия. Казалось, он вот-вот вытащит из-под стола огромный блестящий нож и полоснет мне им по горлу. Мои поджилки затряслись, стул снова поплыл и сложился, как карточный домик. Я рухнул на пол вслед за ним, нырнув левой частью головы прямо в лужу. Сомерсет медленно подошел ко мне.

– Вставай, друг! – добрым голосом обратился он, протянув мне руку. Мое воображение