– Ты что, скотина, опять чего-то принял? – тихо прошипел, вылезая из машины, Ник.

– Ом падме хуууум… – промычал гитарист и открыл глаза. – Все в порядке, Никуша, – заплетающимся языком пробормотал он и поплелся к дверям.

– Вот сволочь… Ладно, дай только домой вернуться! Нина, приведи эту тварь в порядок, – бросил Ник и пошел навстречу вышедшему из особняка высокому человеку спортивного сложения, в синих чиносах и светлой куртке, с легкой небритостью и тщательно встрепанной темной шевелюрой. Дорогие очки без оправы придавали интеллектуальности его лицу.

– Здравствуйте! Я очень давно хотел с вами познакомиться, – хозяин одними глазами улыбнулся. – Благодарен вам за то, что вы любезно согласились посетить мое скромное жилище. Знаю, что это было непросто, – Нику показалось, что он подмигнул Нине, которая стояла чуть позади него. – Виктор Мамин, предприниматель, – и он протянул Нику гладкую и жесткую ладонь.

– Ник, музыкант, – в тон ему, чуть насмешливо ответил Ник.

– Проходите, пожалуйста, на улице прохладно, а вы легко одеты. Разгрузиться вам помогут, но вы можете воспользоваться моей аппаратурой.

Он махнул рукой, и появившийся внезапно то ли охранник, то ли слуга резво открыл перед ними двери.

Концерт должен был состояться в холле, объединенном в единое пространство с большой кухней на первом этаже. Оно было вполне уютным, несмотря на масштаб. Было похоже, что помещение проектировали специально для проведения мероприятий, подобных сегодняшнему. Большие окна в пол были аккуратно зашторены, по стенам, облицованным темным камнем, были развешаны небольшие картины без рам, на которых были изображены причудливые цветовые пятна.

Ник неоднократно бывал в домах сильных мира сего – как бы ему ни было противно, но время от времени это приходилось делать. Детали новорусского стиля жизни производили на него гнетущее впечатление. Лепнина, позолота и прочая мерзость «подмосковного ампира», дополненные провинциально-пафосными произведениями искусства вроде картин Никаса Сафронова, накачанные силиконом губищи у дам и быковатые манеры мужчин – все прелести и не перечислить! Ник ожидал увидеть именно это и внутренне приготовился к очередным мучениям.

Но тут, в доме Мамина, было все очень органично. Никаких люстр в стиле Людовика и фонтанов. Все было устроено просто, но дорого, с любовью и большим вкусом. Посередине зала стояли небольшой столик и несколько тонких стульев, колонки и микрофон уже были на месте. Ник быстро понял, что такие концерты здесь не в диковинку – свою аппаратуру можно было не брать. Пока хозяев не было в зале, он быстро подключился и попробовал звук, взяв буквально пару аккордов и произнеся в микрофон сакраментальное «раз, раз, раз-два-три». Убедившись, что все в порядке, он вышел из зала в соседнюю комнату, которая была отдана под артистическую. Там нервно курила Нина, глядя на полулежащего в кресле Севана с гитарой в руках.

– Что с ним?

– Да вроде приходит в себя. Ты начинай один, я его попробую оживить.

– Никусик, я в полном по-о-орядке-е-е… Щас отолью, водички попью – и работаем! – Севан захихикал: – Мы же не в Кремле, правда?

– Ну, смотри мне!

– Ник, пора. Виктор Петрович просил начать не позднее половины девятого.

– Черт с ним. Я пошел. Выпускай его на третьей песне, я начну с «Сегодня» и «Марсиан», они без проигрышей.

В зале было совсем темно, но как только он вышел к микрофону, зажегся мягкий свет сверху, и Нику удалось увидеть, что за столиком сидел сам Мамин с молодой женщиной, еще одна пара постарше и какой-то странный человек, лицо которого почти полностью скрывала большая черная шляпа. Нику бросились в глаза крупные четки из темного камня, которые незнакомец медленно перебирал и поглаживал. Перед сидящими стояли несколько бокалов и пара бутылок.

Ник вяло поздоровался, провел медиатором по струнам и без вступлений, сразу запел. Обстановка была очень непривычна и неуютна, несмотря на всю видимую привлекательность. Ник умел работать на концертах, в клубах, на стадионах, на танцплощадках, а тут… Пять человек, вяло похлопавших ему, когда он появился, и все! Он всегда хорошо чувствовал публику, подзаряжаясь ее энергетикой, но тут ощутить драйв было совершенно невозможно. Всю первую песню он старался хоть чуть-чуть разогреться, выжимая из «Орфея» и микрофона все, что было возможно. «Марсиане» пошли чуть получше. «Ладно, сейчас Севан выйдет, будет полегче, притопим чуть-чуть», – подумал Ник, и в этот момент его товарищ действительно вышел и, медленно покачиваясь с гитарой в руках, заиграл.

Лучше бы он этого не делал! Видимо, вместо воды он глотнул чего-то иного, и его разметелило окончательно. Севан, не обращая никакого внимания на Ника и, видимо, не особо понимая, где он находится, жарил какую-то дичь. Гитара его издавала жуткие звуки, словно в руках у него находился не фирменный инструмент, а хобот раненого слона. В довершение ко всему, видимо, у него начался бред: перекрикивая микрофон Ника, Севан стал орать какие-то идиотские мантры. Ник был в ужасе. В его карьере было разное: он и слова забывал, и оказывался в ситуации, когда отказывал звук – прямо во время концерта, а пару раз даже падал на сцене, зацепившись за провода. Но никогда раньше он не переживал такого позора! В тот момент он бы отдал все, только чтобы этот кошмар прекратился… Наконец, не выдержав, он просто бросил песню посередине, Нина тут же влетела в зал и уволокла вопящего Севана, по дороге выдернув шнур из его комбика.

Ник стоял на сцене и тупо глотал ртом воздух, вытаращив глаза, напоминая глубоководную рыбу, внезапно вытащенную на берег безжалостным рыбаком. Несколько обалдевшие слушатели молча сидели и наблюдали за этой картиной. Наконец он смог выдохнуть и выдавил в микрофон:

– Извините… что-то случилось. Извините, пожалуйста.

В этот момент Ник почувствовал, что по-настоящему ненавидит Севана. «Чтоб ты сдох, тварь!» – в бешенстве шептал он, делая вид, что настраивает гитару, даже не замечая слез ярости на лице. Наконец, немного очухавшись, Ник понял, что программа песен, так тщательно продуманная им по дороге к Мамину, полетела ко всем чертям, и он может рассчитывать только на себя. «Да и фиг с ним, хуже не будет!» – подумал он и резко ударил по струнам.

Это была довольно жесткая песня о грани жизни и смерти. Ник сочинил ее буквально на прошлой неделе и еще никогда не пел на публике. До сегодняшнего дня он и не представлял, что гнев может так страшно накатывать, и постарался выплюнуть в микрофон весь свой сегодняшний позор. «Орфей» в его руках ритмично прыгал в такт музыке. А в припеве перед его глазами стояла ненавистная физиономия Севана, блаженно пузырящаяся слюнями и соплями.

После этой песни Ник немного успокоился, и дальше все пошло гораздо лучше. Он закрыл глаза и представил, что сидит дома и поет сам для себя. Отработав таким образом около часа, он подумал, что пора бы уже и заканчивать, как вдруг в зал влетела Нина. Она подскочила к Нику и, не обращая никакого внимания на слушателей, страшно закричала: «Там Севан! Скорее!»