Тем временем приступы тоски и паники не утихали. Почти каждую ночь он то задремывал под самое утро, снова видя сквозь сон кровь и смерть Севана, то опять просыпался и мрачно проваливался в липкое забытье. Алкоголь если и помогал, то совсем ненадолго. Попытки расслабиться при помощи секса тоже были неудачны. Он как-то даже договорился о встрече с молодой и привлекательной корреспонденткой, которая уже довольно давно и явно проявляла к нему не совсем журналистский интерес. Но придя на встречу с ней в полутемный бар, Ник почему-то запаниковал и немедленно взмок, как после пробежки. Чтобы не выглядеть в глазах ничего не подозревавшей девушки полным идиотом, он незаметно отправил Нине смс с просьбой срочно перезвонить. Сняв трубку, он с озабоченным видом что-то туда пробурчал и немедленно скрылся, оставив несчастную допивать свою «Маргариту» в полном одиночестве.

Вернувшись домой, Ник долго стоял под душем, пытаясь смыть с себя жирный налет тоски. В комнате ему показалось, что из угла на него кто-то смотрит. Обернувшись, Ник увидел, что там, конечно же, никого нет, кроме уже привычных ему карикатурных персонажей. На стене уже почти год висела картина, подаренная ему знаменитым Васей Ложкиным. Они были неплохо знакомы, и как-то художник подарил ее Нику на Рош-Ашана.

Тот вообще не отмечал никаких праздников, тем более еврейских, но искренне посмеялся над своеобразным ложкинским чувством юмора. Вся картина состояла из двух жутких рож старика и мальчишки, изображенных на зловещем черном фоне. На полотне крупным косоватым Васиным почерком было написано: «ДЕДУШКА НАТАН БОРИСОВИЧ СОСЛЕПУ ПЕРЕПУТАЛ СВОЕГО ВНУКА МИШУ С СОСЕДСКИМ МАЛЬЧИКОМ ВАСЕЙ, И РАССКАЗАЛ ЕМУ СТРАШНУЮ ЕВРЕЙСКУЮ ТАЙНУ». «Эх, Ложкин, грамотей! Запятая ведь тут не нужна», – Ник почему-то только сейчас обратил внимание на явную синтаксическую ошибку.

Прямо под картиной располагалась стойка с гитарой и маленький комбик. «Забыл. Вообще забыл про все, и про тебя тоже», – пробормотал Ник и бережно взял «Орфея» в руки. Он привык к тому, что внутри него все время что-то жило и звучало – слова, ритм, реже – мотив. Он так привык к этому состоянию, что сейчас поразился своей абсолютной внутренней пустоте. Наверное, первый раз в жизни Ник не знал, что делать, держа инструмент в руках. Он понял, что эта страшная тишина поразила его с момента смерти Севана. «А сколько прошло времени? Месяц? Два?» – он сел на любимый диванчик, через силу заставил себя настроить гитару и заиграл вступление к «Wish You Were Here».

Знакомые до боли звуки «Pink Floyd» немного привели его в чувство. Ник, словно стесняясь самого себя, промурлыкал первый куплет. Затем, будто бы для проверки, спел что-то из Кобейна. Потом были «Doors», Дилан и «Slade». Наконец он почувствовал, как страшно соскучился по своему «Орфею». Пальцы снова ощутили дерево грифа и металл струны. Он прибавил громкости. Перед его глазами замелькали слайды концертов, и Ник, наконец, перешел к собственному репертуару.

Несколько часов пролетели незаметно. Неожиданно руки сами заиграли вступление к одной давно забытой песне. Он написал ее во время их недолгих отношений со Светой, но так нигде и не исполнил. Ник не хотел даже думать о том, что эта негромкая песня может причинить ему боль. Но признавать это ему не хотелось, поэтому в качестве собственного оправдания он нафантазировал, что она была в какой-то неудобной тональности. Быстро нацепив на гриф каподастр, он снова сыграл вступление и запел:

Ник не без труда вспомнил слова этой до странности нежной песни. Он совсем успокоился и даже налил себе чаю, чтобы промочить пересохшее горло. За окном начинался поздний зимний рассвет. «Ни фига себе, уже утро? Черт… сколько лет прошло, а ведь до сих пор: волосы, запах, родинка». Он попробовал представить себе хоть кого-нибудь из боевых рок-н-ролльных подружек, но ничего не получилось. «Ну да, одни жопы и сиськи. Это нормально, старик! – он даже произнес это вслух. – А Света – она красивая?»

Ник вдруг понял, что невыносимо хочет ее увидеть. Покурив и пролистав свою записную книжку, в которой он иногда набрасывал обрывки текстов, вдруг наткнулся на аккуратный женский почерк: «ШИЗГАРА» – и далее шел телефонный номер. Господи! Света была левшой, и специфический наклон ее букв Ник узнал сразу. Почему он раньше этого не видел?

Смятение Ника прервал звонок в дверь. Это была Нина. Она время от времени заезжала к нему вместе с маленькой кругленькой филиппинкой, которая буквально за несколько часов возвращала жилище Ника в нормальное состояние, отмывая и убирая его. Нина наполняла холодильник полуфабрикатами и домашней едой, заботливо приготовленной ее мамой в знак благодарности за помощь в лечении внука. Мамин, несмотря на инцидент на концерте и последовавшие за этим проблемы с медиками и полицией, полностью рассчитался за выступление. Ник, как и обещал, отдал Нине всю сумму, и, к ее огромной радости, Мишка уже шел на поправку после тяжелой операции. Она в подробностях начала рассказывать Нику все больничные перипетии и совершенно заболтала его. Он положил блокнот на видное место и решил позвонить позже.

Сразу после ухода Нины и незаметной, словно мадагаскарский хамелеон, уборщицы, он быстро набрал номер.

– Алло, – в трубке после долгих гудков прозвучал спокойный женский голос.

– Здравствуйте! – Ник понял, что он волнуется, как не волновался даже на сцене. – А-а… Я хотел… Скажите, я могу услышать Свету? Свету Шилову?

– Свету?

– Да-да, ее!

В трубке было тихо. Ник тоже молчал, как будто он ляпнул что-то неприличное.

– Алло… вы слышите меня?

– Да. Слышу. А вы кто?

– Я? Ник. Мы учились с ней в школе.

– А, музыкант… Я не люблю разговаривать по телефону. Приезжайте, если хотите.

– Да, конечно! А когда можно?

– В любое время.

– Тогда я приеду прямо сейчас.

– Хорошо, – собеседница продиктовала Нику адрес.

Когда минут через сорок он позвонил в дверь, ему открыла миловидная худощавая женщина в джинсах и серой блузке. Светло-русые волосы были убраны в пучок на затылке. На вид ей было где-то около шестидесяти лет, и Ник даже не смог понять, это седина или ее природный цвет волос.

– Здравствуйте. Проходите, – она пригласила Ника в комнату. Сев на небольшой диван, он вопросительно взглянул на хозяйку.

– Меня зовут Елена Васильевна. Я мама Светы.

– Очень приятно. Я Ник… в школе, правда, меня звали Саша.

– Да. Вы Саша Линник. Света была очень скрытной, но кое-что о ваших отношениях я знала.

– Была?

– Да. Света погибла, – неловко кивнув головой, она встала, подошла к окну и отвернулась.

– Как погибла? Когда?

– Одиннадцать лет назад, – она повернулась назад, и Ник увидел, что в ее глазах стояли слезы. – А вы ничего не знали?