…Женщина ответила, что, учитывая избранный круг приглашенных, на картины могут быть установлены цены выше рыночных. Намного выше, как она рассчитывала.

– Эрика назвала все это vip-аукционом. Мне ее идея показалась странной с первых же минут. Чем дольше я думал, тем хуже понимал, в чем смысл. Я спросил ее, не проще ли свести меня – за вознаграждение, разумеется, – с любителем Икинса, готовым выложить мне за него цену выше рыночной, если уж она знает такого субъекта. Эрика настаивала, что это будет банальное посредничество, а она, дескать, надеется сочетать торг с искусством и заработать славу элитного галериста. Я сделал про себя вывод, что эта особа не уверена в том, что у меня приобретут Икинса по сходной цене, это просто торг наудачу.

Гаев, не желая связываться с сомнительным предприятием, перевозить картину, страховать ее, да и вообще играть вслепую, отказался. Но Эрика вцепилась в него мертвой хваткой.

– Когда она поняла, что призрачная выгода меня не привлекает, то предложила кое-что более ощутимое. Меня даже удивило, насколько она заинтересована в моем участии. Эрика пошла на невероятный шаг, предложила в случае, если моего Икинса никто не купит, оплатить все расходы, связанные с привозом картины в Москву, страховку и прочее. Она клялась, что позовет коллекционеров конкретно «на Икинса», обещала, что будет самый цвет.

К тому моменту Гаев заинтересовался проектом. Он, по его признанию, подозревал какой-то подвох, «без которого никак», но рассчитывал сбыть своего Икинса.

– Понимаете, Саша, я за него переплатил все-таки, – доверительно говорил мужчина, потягивая вино. – А таким сделкам нельзя радоваться бесконечно. Мне просто стало интересно, удастся ли его продать. Кроме того, хотелось его показать знатокам. Ну, я и согласился.

В маленьком зале неожиданно стало шумно. Появилась большая компания, для которой накрывали заказанный стол. Александра смотрела на людей, рассаживающихся по местам, на суетящихся вокруг них официантов и ничего не видела. Вместо ресторана перед ней снова возник длинный зал, три картины, выставленные для обозрения, умирающий на полу, столпившиеся вокруг люди…

– Если это весь ваш рассказ, то он ничего не объясняет, – произнесла она наконец, не дождавшись продолжения.

Гаев покачал головой:

– Беда в том, что это не все. Я приехал в Москву сегодня утром. Привез картину, как обещал. Имел удовольствие узнать про участие в выставке Болдини и Тьеполо – недурная компания для моего Икинса, что и говорить. Возобновить знакомство со Степаном Ильичом тоже было заманчиво. Я с Вороновым давно уж потерял контакт, а Эрика призналась, что ради него в основном все и затеяно. Еще мне стало известно, что приедете вы, это меня тоже обрадовало. Каждая встреча с вами – повод порадоваться.

Женщина сделала отстраняющий жест:

– Очень любезно с вашей стороны, но я жду объяснений.

– Сейчас вы их получите. – Гаев проводил взглядом спешившего мимо официанта и молчал, пока тот не удалился на достаточное расстояние. – Пару часов назад я узнал вещи, которые должны были остаться для меня тайной. Как и для вас, конечно, и для всех, кроме далеко не святой троицы, которая устроила эту махинацию. Первое – две картины заранее уже были проданы Степану Ильичу. Гости из Питера приехали чуть не к пустому месту, успели схватить только моего Икинса, и то потому, что Воронов не собирает Америку. Они сами посредники, кстати. Степан Ильич, узнав, что за картины продаются, посмотрев снимки, решил приобрести две. Задаток за них уже перечислен. Такое случается, если покупатель сильно заинтересован именно в этих полотнах и боится, что их перехватят. Мне самому случалось пару раз покупать так, заранее, почти вслепую… И я не жалел об этих приобретениях. Тут как раз ничего странного нет… Но это полдела…

Гаев замолчал и поиграл ножом, крутя его между пальцами. Александра, как завороженная, следила за блеском лезвия. «Помнится, мне кто-то говорил, что играть ножом – очень плохая примета, – вдруг подумала женщина. – Но кто говорил, когда и к чему эта примета?»

– А второе, что мне стало известно, Саша… – Голос мужчины прозвучал так тихо, что ей пришлось податься вперед, чтобы расслышать каждое слово. – Одно яблочко из этих двух, купленных Вороновым, червивое. Одна картина не то краденая, не то поддельная, не то все это разом. Бедняге покойному понадобилось бы не больше суток, чтобы обнаружить это. Такие вещи узнаются быстро… Уж если узнал я, узнал бы и он. Да я бы и сам ему сказал…

– Но не успели! – шепотом же ответила Александра. У нее перехватило дыхание.

– И никто не успел бы, – взгляд Гаева остекленел. – Он умер в неведении или осознав истину уже в агонии. И его смерть – единственный гарант того, что деньги останутся в руках у этой троицы… Обман не будет обнаружен. Наследники Воронова ни уха ни рыла не понимают в картинах. Разве что пригласят экспертов для оценки… Но когда это еще будет, да и обнаружит ли что-то экспертиза? Вы по опыту знаете, конечно, что любой результат можно признать спорным. В крайнем случае, мошенники могут заявить, что картину подменили на подделку уже после…

– Но разве вы ничего им не скажете?

– Нет! – Гаев быстро перекрестился. – Я не хочу умереть так же, как этот бедняга. И вы никому не скажете, Саша. Даете слово?

– Да ведь я и не знаю ничего по-прежнему. – Она пристально смотрела на мужчину. – От кого вы узнали?

– Упаси меня господь еще что-то сказать вам! – Антиквар снова сотворил крестное знамение. – Я до сих пор сам не свой. Унести бы ноги. И вам я советую уехать, если возможно!

– Уехать? – Александра подняла брови. – Такой совет я уже получила сегодня.

– Ну и воспользуйтесь им. – Гаев, казалось, не слушал ее толком. – Я вот думаю, оставлять ли Икинса? Или отказаться от сделки, пока возможно, послать все к чертям? Ввязываться в уголовщину – себе дороже… Но цена, которую мне тут уже шепнули на ушко, меня устраивает… Я бы вовсе не стал ничего говорить, но я вам обязан кое-чем, так что решил, услуга за услугу… Сами понимаете, ничто не обходится нам так дорого, как неведение в момент опасности…

– Которая из картин подделка или краденка? – в упор спросила Александра. – Ну, исключая вашего Икинса по определению?

– Не все ли равно? – с тоской в голосе спросил Гаев. – Я рассказал слишком многое. Просто не связывайтесь с этими картинами, исчезните с горизонта на ближайшее время. Пусть этого подгнившего Тьеполо реставрирует кто-нибудь другой. Пусть Болдини, который тоже, к слову, не в идеальном состоянии, обнаружат не в вашей мастерской. Мой Икинс, казалось бы, безупречен, но свойство подобных афер таково, что начинаешь сомневаться в очевидных вещах. И поверите ли, я спрашивал себя уже, а почему я так убежден в своей непогрешимости? Вдруг старый алкоголик в Филадельфии надул меня? Вдруг я сам себя надул, поверил химере, погнался за мечтой? А если старый хрыч украл эту картину из частного собрания какой-нибудь пожилой леди лет сорок назад, а теперь сбыл краденое за океан? Ничего неизвестно… Я в шоке от случившегося.