После первого приступа энтузиазма, когда я выскребла весь дом с хлоркой, покрасила кухоньку, выкинула семь мешков мусора и запихала все оставшееся в подвал, жизнь пошла своим чередом.

Как я уже говорила, будни протекали вполне обыденно: ничего выдающегося, уютно и мирно. Зато в пятницу часа в три дня случался всплеск бурной активности. Моджо мыл голову и начинал продолжительную церемонию восхождения к Гламуру. Джейми (и я, если я была дома) залезала в ванну, мыла голову, брила ноги, красила ногти, укладывала прическу, начесывала волосы, выбирала наряд, конструировала лицо – в общем, всячески принаряжалась к выходу в город. Боже, как я радовалась, что у меня дреды! По крайней мере, не нужно возиться с прической, как Джейми. Вот морока. Помыть голову, слегка подкрасить губы и, может, идиотски накрасить ногти – в остальном пускай природа делает свое мрачное дело. Тогда я носила штаны с кучей карманов и короткий топик; я и сейчас так одеваюсь, просто мода меня догнала, и теперь я смотрюсь de rigueur[15]. Тогда я была из отбросов; теперь – toute la rage[16].

Моджо, который редко выбирался с нами (мы с ним отличные друзья, но все же не сиамские близнецы) давал себе волю. По пятницам, хм-м – в чонсам[17]и на шпильках. По субботам – в вареных джинсах, черной шелковой рубахе, завязанной узлом на талии, и в эспадрильях. По воскресеньям – даже не знаю, мы обычно не видели его до понедельника. А Джейми – ну, она выглядела даже поинтереснее, чем голый епископ. Мы ее собирали часами, а когда заканчивали, Джейми напоминала, как она выражалась, ходячий храм, звенящий пожертвованиями.

Во время процедуры Джейми впадала в транс – будто и впрямь конструировала себя, создавала. Все должно быть идеально, и в вопросах макияжа – и естественного, и совершенно фантастичного, – ей не было равных.

Она ничего из себя не строила, но все же превращалась из Джейми Домашней в Джейми На Выход. Я ее вечно подкалывала – мол, она постоянно играет: для нее трое в телефонной будке – уже целое представление. Но по-другому Джейми не могла – чтобы молчать, ей не хватало уверенности в себе. Две рюмки водки, и – фокус-покус! На сцене Джейми! Куда-то с ней ходить – полная умора. Впрочем, не все так страшно. Джейми смешила, была полна огня, она тебя словно тащила за собой. Она сияла и сверкала; она любила находиться в центре внимания, любила быть королевой.

Это в удачные дни. В неудачные огонь выгорал до пепла – чернее угля, полного ярости. Такое бывало нечасто, но бывало, что уж таить. Лишняя рюмка, едкое замечание, луна пошла к чертям на убыль – да что угодно. Джейми вспыхивала, и начинались драки – нуда, по правде, настоящие свалки, все как полагается. А лупила она без разбора, сильно и жестко. Она никогда не трогала тех, кто меньше ее, и никогда никого не задирала. Я ни разу не видела, чтобы она по собственной воле дралась с женщиной. Говорила, дескать, пусть даже баба – последняя сука, она, Джейми, не желает прослыть отморозком, потому что она все равно крупнее. Не хватало ей только, чтоб ее считали задирой. Поэтому она лезла ко всяким хамам и отпетым головорезам (да, они существуют и не превратились поголовно в веганов-защитников бедных кроликов), и начиналось светопреставление, а потом Джейми переживала, что сорвалась, и плакала, как ребенок, над синяками и разбитыми костяшками.

Если мы все-таки влипали, я всегда сражалась рядом с ней – я тоже не святая. «Лили-ногогрыз», дразнила меня Джейми. Так уж у нас заведено. Мы всегда заступаемся за друзей – пусть даже потом и орем наедине, что они идиоты. Верность, гордость, честь – вот что отличает нас от буржуазных подонков. Знаю, многим этого не понять, они не приемлют насилия и считают, что драка – это конец. Нет, не конец. Есть вещи и похуже. Измена, предательство, жестокость – они хуже любой свалки. Но это мое мнение. Знаю, у кое-кого из вас испортилось впечатление о Ее Светлости. Это вы зря – знай вы ее лично, вы бы тоже ее полюбили, что бы вы там ни думали. Она же Джейми. Таких больше нет. Возможно, репутация у нее не фонтан, но в нашем районе ее уважали – а это чертовски круто, особенно для женщины.

Как-то вечером недельки через две я поинтересовалась, когда у Джейми следующий концерт. Мы собирались в «Роуд-Хаус», дискобар на Мэнингем-лейн, и она как раз наносила блестки на веки.

– Хм-м, никогда, – ответила она, глядя в зеркало и открыв рот, как золотая рыбка.

– Но почему? Ты ведь собиралась?

– Ну.

– Л почему тогда не пробуешь?

– Что? Ой, Лил, я все испортила! Блин, дай салфетку. Бэээ – как будто у моли крылья осыпались.

– Так что с концертами, Джейми? Концерты, а? Или тебя сцена больше не интересует?

Она прекратила скрести кожу и посмотрела на меня – все лицо в блестках:

– Не знаю. Я пару раз пыталась. В универе и еще потом. Но это ужас – кому-то звонить и доказывать, какая ты замечательная, полный тупизм. Меня, если честно, воротит. Может, Грэм еще пригласит.

– Может. А если нет, ты что собиралась делать?

– Не знаю. Я, наверное, думала, что слухи пойдут, или можно проспекты рассылать. А что?

– Давай я этим займусь. У меня получится, честно. В любом случае, это солиднее будет. Могу представляться, например, твоим агентом. «Карлсон и партнеры», типа того. Буду составлять контракты и письма у папы на компьютере. Что скажешь?

Несколько секунд Джейми пристально смотрела на меня, а я потела, чувствуя себя полной дурой.

– Спасибо, – наконец сказала она и чмокнула меня в лоб, оставив большую розовую кляксу.

Так все и началось. Так Джейми Джи стала британским ответом Ленни Брюсу. А я – ее Макиавелли, только ростом пониже. Конечно, с ролью «серого кардинала» возникли некоторые трудности. Хотя бы потому, что я не знала, что за фигней вообще занимаюсь. Нет, не поймите меня неправильно. Видит бог, я этого хотела. В те времена мы верили, что способны творить чудеса – главное постараться. Долой консерваторов, долой расизм; свобода, равенство, братство и все такое. По сравнению с этим превратить Джейми в знаменитость – раз плюнуть. Только бы механизмы понять…

Я решила пообщаться с Грэмом, позвонила, и мы договорились, что я заскочу на следующий вечер, и мы поболтаем. Так я и сделала. Он жил в Хитоне – от нас это примерно через весь город наискосок. Оставив двух мушкетеров укладывать волосы, я отчалила.

Дверь открыла Мойра, подруга Грэма. Она, как говорится в Библии, имела во чреве своем. И таково было это чрево, что я не по-детски разнервничалась. Я с беременными всегда так: пугаюсь – настолько они зациклены на предстоящем событии.

Мойра встретила меня ненормально спокойным взглядом женщины, у которой вот-вот с хрустом до предела раздвинутся тазобедренные кости, и сомнамбулически махнула рукой. Я последовала за ней – буксир за океанским лайнером.