С Джейми он ни единожды не разговаривал. Ой, простите – соврала. Один раз заорал, чтобы съебала с прохода, когда Джейми стояла сбоку за кулисами. Нет, я ему не завидую. Все гораздо хуже.

Нам на него было, в общем, наплевать – по крайней мере, в тот вечер. В конце концов пришлось начать шоу. На сцену вышел Сай, и зрители (за исключением мамочки) встретили его громоподобным равнодушием. Горящие булавы ему не разрешили из-за правил пожарной безопасности, чтобы не сжег здание, и Сай сюрреалистично жонглировал двумя дохлыми рыбинами и капустой. В итоге треска приземлилась в первом ряду – в пивную кружку огромного верзилы в футболке регбиста Брэдфордского университета. Последовала бурная перепалка, и рыбина ее уже не пережила: в результате Сай ушел, а сцена и зал остались – все в ошметках дохлой трески.

Следующей выступала Джейми.

К этому времени я извелась окончательно, а Моджо глушил «черный русский» стакан за стаканом. Через соломинку. Я выволокла Джейми из туалета гримерки и отконвоировала за кулисы, где она стояла как приговоренная, пока со сцены убирали остатки рыбы, а конферансье, студент театрального института, сам надеявшийся когда-нибудь стать юмористом, объявлял следующий номер. Отстраненная, далекая, глаза уставились в никуда, лицо – будто маска в тусклом синеватом свете.

– Удачи, – прошептала я.

– Нет, «ни пуха ни пера». Грэм рассказывал, так говорят в цирке. Если желаешь удачи, искушаешь дьявола, он подстроит неудачу. Скажи «ни пуха», Лили.

– Ладно, ни пуха. Я буду в первом ряду, мы с тобой, ты справишься, правда, ты…

– Тебя уже объявляют, давай! – прошипел кто-то из персонала.

Я бросилась в зал. Джейми поднялась на сцену.

– А теперь – кое-что особенное. Наша брэдфордская звездочка, зажигательная девушка. Итак, встречайте… ДЖЕЙНИ ДЖИ!

Как мне хотелось врезать в эту прыщавую морду – он же имя переврал! Господи, как она это воспримет?

Раздались скудные аплодисменты. Джейми неспешно подошла к микрофону и отрегулировала высоту. Посмотрела в зал и слегка улыбнулась. Зрители к такому явно не привыкли. Внутри у меня все сжалось; рядом Моджо бормотал:

– Ну же, дорогуша, пожалуйста…

Джейми глядела поверх толпы, по-прежнему улыбаясь. Они молча пялились на нее, осознавая, что: а) она женщина; б) она их не боится.

И тут огромный волосатый урод с заднего ряда завопил:

– Эй, покажи нам сиськи!

Зал разразился бурным хохотом и криками: «Да, давай, раздевайся!» В конце концов, тут по большей части студенты. Будущие лидеры нашей страны.

Моджо тихонько застонал.

– Чего это я буду показывать тебе сиськи? – дружелюбно осведомилась Джейми. – Да ты не знаешь, что с ними, нахуй, делать. Посмотри на себя: всего-то пинта пива с лимонадом – и ты уже полный осел. Знаешь, иди домой, мальчик, пускай тебе мамочка на Рождество мозги сошьет. И нечего в него пальцами тыкать – бедняжка, вот они каковы, друзья. Стукачи в натуральную величину. Не попадайся с такими в участок, приятель, – они тебя с потрохами сдадут, их пытать придется, только чтоб заткнулись.

И следующие двадцать минут она держала их за яйца.

Дико записывать то, что Джейми рассказывала – ее истории, ответы залу. Настолько все это было эфемерно, соткано из света и голубого сигаретного дыма, витавшего там, где она в тот момент обитала. Чистый экспромт; она откровенно придумывала на ходу, ловила настроения и желания. Добрые понятные шутки и байки, и публика чувствовала, будто ее куда-то приняли, будто Джейми – их старшая сестра. И никаких едких острот, типа: «Посмотрите на меня, я вас всех умнее». Только тепло, смелость и реальная жизнь. То, чем она жила, то, что видела. Любовь, умирание, исцеление, свидетелем которых она стала. Она подтрунивала над зрителями, грубила, смешила, дерзила и дразнила так, будто они – ее семья.

Я наблюдала за ними – за их внимательными лицами, за их улыбками, – и ощущала неописуемый восторг – почти любовь, только без сантиментов и соплей. Я любила их, потому что они позволяли ей делать дело; держать слово. Они были нужны ей, чтобы стать свободной; она была нужна им, потому что это Джейми, и она принадлежала им полностью и без остатка, пока стояла на этой грязной сцене.

Не то чтобы все влюбились по уши – вовсе нет. Я видела злые лица и скучающие лица, возмущение и недовольство. Но в целом у нее получилось. И я гордилась Джейми и собой, потому что мы это сделали. Тихая гордость, понятная только мне, – мол, «ну что, ублюдки, мы вас сделали». И я освободилась вместе с ней. Теперь я знала, ради чего стараюсь. Я нужна. Сердце мое ликовало.

Я посмотрела на Моджо, он на меня, и мы беззвучно выдохнули:

– Есть!

А потом все кончилось. Ее звали на бис, но Джейми стояла за кулисами и будто не слышала.

Я хотела сказать ей – давай, иди, – но тут мальчик-конферансье объявил антракт. Затем ушел со сцены к нам:

– Это было здорово. Честно. Очень оригинально. Вы сами пишете номера? Если нужна помощь, могу с вами поработать – ну там, отредактировать материал и все такое. Университетский юмористический клуб встречается по четвергам в Ширбридже, приходите… – и запнулся, увидев, как блестят ее глаза. Ему хватило ума покраснеть и пробормотать: – Спасибо, спасибо. Я… это было…

– Это тебе спасибо, милый. Клево получилось, а? – и Джейми улыбнулась.

Парень улыбнулся в ответ – по-детски, как мальчишка, каковым он и был. Я решила не раздирать его на куски за то, что переврал ее имя. Он и так запутался.

Вихрем темно-серого шелка и аромата «Пуазона» налетел Моджо. Положил руки ей на плечи, затем, мягко заключив в объятия, расцеловал в обе щеки. Окинул ее серьезным взглядом и объявил:

– Дорогуши, сегодня родилась звезда!

И мы засмеялись. Наконец, оставив двух ржущих идиотов хохотать, я отправилась к Джиму за деньгами. Он сидел у себя в каморке и мрачно дымил косяком. В воздухе висел плотный запах гашиша – косяк был явно не первый. Я закашлялась.

– Да, вот бабки. Распишись вот здесь, все из меня высоси. Прямо сердце разрывается. – И он тяжело вздохнул.

– Джимми, это какие-то жалкие двадцать пять фунтов! Для такого парня – слезы.

– Ну конечно, давай теперь мне дерзить. Далеко пойдешь, точно. Знаешь, во сколько мне обошелся этот концерт? Особенно этот кретин, господин Билли Псих, и его ебаный эскорт? Я поставил ему в гримерку бутылку «Джека Дэниелса» и бог знает чего еще, а после этого еще тебе платить! Ужасно!

– Ты не заплатил Саю.

– Скажи честно, а ты бы заплатила?

– Я молчу, но Сай хотел как лучше!

– Папа Римский тоже хотел как лучше, и к чему это привело? Ладно, заткнулся. Твоя была хороша, как Грэм и обещал. Слушай, загляни.в четверг в бар, тут внизу, часа в два. Я пообещал Грэ кое с кем тебя связать. Я не собирался, но, черт, она и впрямь супер. Уж точно лучше, чем этот помешанный на хуях эгоманьяк.