Сам великий князь Владимир Александрович (1847–1909) утверждал, что он никаких бумаг не подписывал “об отречении от трона”, а его младший брат Алексей Александрович (1850–1908) поддерживал его, заявляя, что Государь оказался в данном случае не прав. Нам думается, что самодержец Александр III имел веские основания и знал, о чем говорил, а его супруга императрица Мария Федоровна повторила его слова после Февральской революции, в эмиграции, в связи с претензиями великого князя Кирилла Владимировича на Российский престол. Не правда ли, эта “маленькая тайна” последних представителей правящей династии Романовых в какой-то степени напоминает “тайну завещания” императора Александра I (1777–1825). В этом завещании права наследника престола, великого князя Константина Павловича (1779–1831), передавались в пользу его младшего брата Николая Павловича (1796–1855). Все это, как известно, послужило впоследствии поводом для восстания Декабристов на Сенатской площади Санкт-Петербурга в 1825 г.

В популярной исторической литературе давно существует устоявшаяся версия о событиях покушения самурая на наследника престола цесаревича Николая Александровича во время его знаменитого морского путешествия на Восток в 1890–1891 гг. в японском городе Оцу. Встречаются разночтения в наименовании этого небольшого местечка (Отсу, Отцу, Оцу). Во многих исторических работах и документальных фильмах приводятся сведения, что якобы кузен цесаревича, греческий принц Георг (1869–1957) подставил в момент покушения под саблю террориста свою трость, чем смягчил удар и тем спас жизнь будущего императора Николая II. В частности, в книге нашей соотечественницы писательницы Л.П. Миллер, которая живет в Австралии, указывается: «В Японии на него было совершено покушение. На вокзале города Оцу внезапно выскочил прятавшийся японец-самурай и ударил его мечом. Лезвие оружия скользнуло по голове Цесаревича и нанесло ему неглубокую рану в области лба. Самурай размахнулся второй раз, намереваясь рассечь голову будущего царя, но греческий принц Георг, который был рядом, успел вовремя отпарировать удар своей палкой» [24].

Приведенная версия происшествия отличается от большинства других, но это не творческая выдумка или художественный ход писательницы. В частности, все в тех же упомянутых нами мемуарах великого князя Александра Михайловича утверждается: «На следующий день мы расстались: я вернулся к прерванной охоте, а Николай Александрович продолжал свой путь в Японию. На вокзале в Киото какой-то изувер ударил его саблей по голове, и если бы принц Георг Греческий не ослабил силу удара, наследник поплатился бы жизнью» [25].

Многочисленные архивные документы свидетельствуют о другом ходе событий. Попытаемся разобраться, где мифы, а где реальность.

Весной 1890 года цесаревич Николай Александрович заканчивал регулярные занятия. В связи с этим у императора Александра III возникла мысль отправить своих двух старших сыновей Николая и Георгия в большое заграничное путешествие.

Долго это дело обсуждалось, не могли прийти к окончательному решению насчет маршрута. План путешествия составлял наставник цесаревича генерал Г.Г. Данилович, которому помогали адмирал И.А. Шестаков, географ А.И. Воейков и капитан 1-го ранга Н.Н. Ломен. В основном выдвигалось два варианта. Первый через Атлантический океан, далее через Америку, Тихий океан и Сибирь, т. е. кругосветное путешествие. Посетить Североамериканский континент очень рекомендовал брат царя, великий князь Алексей Александрович (1850–1908), который всю жизнь служил во флоте. Однако этот маршрут, а фактически кругосветное путешествие, не могло закончиться ранее, чем через год. Другой предполагал морской поход через Суэцкий канал по Красному морю и Индийскому океану вокруг Азии до Японии, затем через Америку и далее домой. Второй план путешествия имел еще короткий вариант: после посещения Японии вернуться в Петербург не через Америку, а через Дальний Восток и Сибирь, т. е. через всю необъятную Российскую империю.

7 января 1890 года Александр III имел со старшим сыном Николаем обстоятельный разговор о предстоящей поездке. Цесаревич этой неожиданной беседой был смущен и взволнован. Августейший отец ему сообщил, что решил отправить его вместе с братом Георгием в морское путешествие вокруг Азии, с посещением Японии и Североамериканских Штатов, что было важно в международном аспекте. Послушный Николай не стал возражать, как никогда не возражал и раньше, хотя сам он предпочитал из путешествия вернуться домой через давно манившие его просторы Сибири, где редко бывал кто-либо из Дома Романовых.

Таким образом, вопрос был окончательно и бесповоротно решен. Поездку наметили на осень, а пока обсуждали детали, утверждали подробные маршруты и программу путешествия по осмотру достопримечательностей различных стран мира, посещение высших должностных лиц и правителей, церемониал визитов; определялся и состав свиты цесаревича. Однако, как ни старались, но оказалось, что все предвидеть и учесть было просто невозможно.

Главный смысл этой познавательной экспедиции состоял в том, чтобы, с одной стороны, способствовать расширению кругозора будущего «самодержца» Государства Российского, а с другой — научить его самостоятельно принимать решения и нести полную ответственность за свои слова и поступки.

Цесаревич покинул Гатчину 23 октября 1890 года. По железной дороге он и спутники прибыли в Вену, а оттуда в Триест и там 26 октября пересели на военный русский фрегат «Память Азова».

В октябре 1890 года наследник престола в сопровождении свиты и родного брата Георгия Александровича (1871–1899) начал большое заграничное морское путешествие, посетив многие страны мира. Путешествие для цесаревича Николая и его молодых спутников оказалось интересным и познавательным. Он видел грандиозный Суэцкий канал, вместе с принцами шведским и греческим поднимался на пирамиду Хеопса, восхищался Индией и экзотикой тропиков, побывал в Индонезии и Китае. Однако его родной брат великий князь Георгий Александрович в связи с резким ухудшением состояния здоровья (болезнь легких) вынужден был прекратить дальнейшее плавание и вернуться с полдороги (от Цейлона) в Россию. У самого цесаревича Николая в самом начале круиза, судя по всему, было подавленное настроение. В письме из Афин от 5 ноября 1890 года он с грустью писал домой:

«Моя милая душка Мама,

Я только что получил твое чудное длинное письмо, за которое я не могу тебя достаточно поблагодарить. Пока я его читал, я едва удерживался от слез, при воспоминании того ужасно грустного и тяжелого дня, когда мы расстались на так долго! Пока мы ехали, я все время мысленно был с вами в Гатчине и час за часом следил за тем, что вы должны были в это время делать. Единственным утешением в вагоне были завтраки и обеды, в разговорах с моими спутниками я забывал на несколько минут мое горе. Я так тронут тем, что ты говоришь в твоем письме, и я молю Бога, чтобы Он тебя утешил и не позволил бы грустить о нашем отсутствии! Подумай, милая Мама, каждый день, который проходит, все приближает счастливый день нашего возвращения домой…

Первые три дня мы провели у себя спокойно, но, как я уже писал в телеграмме, после этого началась серия балов подряд: первый был во дворце, второй у французского посланника (Doyen) и сегодня третий — у Опу. В сущности, я очень веселился, почти как у нас; много знакомых: с прошлого года и порядочно красивых дам — жаль только, что балы следуют три дня подряд. В общем, они чрезвычайно напоминают наши балы, только мазурку не танцуют. Вчера у француза было страшно тесно, мне в первый раз пришлось плясать во фраке; говорят, что сегодня у Опу будет еще меньше места. Наши моряки очень усердно танцуют, Оболенский и Волков также, Барятинский не может, а Кочубей и Ухтомский не умеют…