— Santo cielo…[7]Уверяю тебя, Делла получит сегодня свою долю огорчений.

— Что ты имеешь в виду?

— Вечером она получит уведомление о выселении.

Фрэнки с ужасом уставилась на него. Сантино лениво затормозил и выбрался из машины. Фрэнки поспешила за ним.

— Ты не посмеешь сделать это! — Почему мне не сделать это?

Фрэнки стояла на обочине пыльной дороги и напряженно думала.

— Я не могу поверить, что ты так жесток! — беспомощно призналась Фрэнки.

— Прежде ты не знала меня с этой стороны, так как с тобой я всегда был ласков, — жестоко заметил Сантино.

Кончиком языка она коснулась губы. Фрэнки просто не могла поверить, что перед ней Сантино. В этом высоком мрачном человеке с жестокими, бесчувственными глазами она не узнавала того милого и терпеливого мужчину, которого помнила. Она с недоумением посмотрела на корзину в его руках.

— Зачем она тебе?

— Это для нашего пикника, — спокойно сообщил Сантино.

— Нашего… пикника? — тревожно переспросила она. — Дай мне прийти в себя… После всего сказанного ты рассчитываешь, что я отправлюсь с тобой на пикник?

— Одна мысль о выселении возбуждает мой аппетит, — без всяких угрызений совести признал Сантино.

Он зашагал прочь от машины по заросшей травой дорожке, которая спускалась по небольшому склону под густыми кронами деревьев. Через минуту он скрылся из виду. Отбросив гордость, Фрэнки поспешила за ним. Она подошла к полуразвалившимся стенам маленького каменного дома, давно отданного во власть сорняков и кустарника. Сантино стоял у края обрыва и смотрел вниз, на деревушку, прилепившуюся на склоне под ним.

— Мой дед родился здесь, — заметил Сантино. — Один из одиннадцати детей, лишь шесть из которых дожили до зрелого возраста. Дед привозил меня сюда, когда мне было восемь лет, и рассказывал о корнях семьи Витале. Скромное начало, но я им горжусь.

— Да, я понимаю, — пробормотала Фрэнки. — Но…

— Нет, ты ничего не понимаешь! — жестоко отрезал Сантино.

Фрэнки никак не могла сосредоточиться. От напряжения кровь стучала в висках. Однако Сантино не видел ее страданий: он открывал бутылку вина, расположившись на коврике.

— У мамы сейчас гости… — беспомощно проговорила Фрэнки. — я не пытаюсь ее оправдать, но ей было нелегко…

— Пока не подвернулся я. — Фрэнки вспыхнула.

— Она могла сделать карьеру супермодели…

— Не думаю, что она рассказала тебе всю правду. Ты напрасно тратишь силы, — сухо заметил Сантино. — Делла — воплощение алчности, она продемонстрировала недюжинный криминальный талант во всех этих ухищрениях с деньгами… Вряд ли ты оживешь, что я буду выслушивать слезные истории в ее защиту.

— Ты привлечешь к суду нас обеих?

Неужели ты действительно думаешь, что я потащу СвОЮ жену в суд? Но твою мать… — Сантино решительно посмотрел в ее расширившиеся от ужаса глаза. — Ничто не препятствует ее наказанию.

— Но если ты считаешь меня такой же мошенницей, то это несправедливо! — запротестовала Фрэнки.

— Ты хочешь сказать, что была в доле с самого начала? — очень спокойно спросил Сантино. — У Меня создалось впечатление, что Делла приложила все силы, чтобы ты получила лишь небольшой процент.

Сердце Фрэнки лихорадочно забилось. Она едва дышала.

— Я знала совершенно точно и с самого начала, что делает мама, — уверенным голосом солгала она, думая, что тогда он не будет столь яростно преследовать ее мать, а переключится на нее.

Сантино замер, его золотистая кожа натянулась на скулах, глаза налились кровью.

— Ты меняешь свои показания?

— Я знала, что нехорошо брать эти деньги, но я… я возненавидела тебя, застукав с той женщиной в Кальяри! — бросила Фрэнки последний аргумент, решив защитить мать.

— В это я могу поверить… Однако я знал, что ты скорее умерла бы с голоду, чем приняла мою поддержку. Отсюда и секретность. Неужели я был таким наивным? — Сантино мрачно смотрел на нее, цинично усмехаясь. — Похоже, не только тебе нужно было подрасти за эти пять лет.

Фрэнки не слушала его.

— Пожалуйста, не делай этого с мамой, — с мольбой в голосе шептала она. — Дай ей время с достоинством выехать из дома.

— И что я получу взамен?

Фрэнки затаила дыхание, глядя на него обезумевшими от ужаса глазами.

— Я не знаю, что ты хочешь…

— Не знаешь? — Ироничная усмешка скривила чувственные губы Сантино. — Я хочу тебя.

— Не могу в это поверить… — неуверенно заговорила Фрэнки, не в силах признать, что он говорит серьезно. — Не могу поверить, что ты хочешь именно этого.

— Неужели не этого хочет каждый мужчина от красивой женщины?

— Я не красивая.

Сантино шагнул к ней и, подняв руку, спокойно и уверенно расстегнул заколку на ее косичке.

— Я люблю, когда твои волосы распущены.

Фрэнки стояла едва дыша, от его легких прикосновений кровь пульсировала все сильнее, голова кружилась все больше.

— Очень красивая, очень привлекательная, — проговорил Сантино, прижимая ее к себе.

Невероятно знакомый, согретый солнцем мужской запах ударил в ноздри, грудь налилась истомой, соски чувственными бугорками уперлись в ткань футболки. Ее охватило мощное, опьяняющее предчувствие.

— И невероятно покорна. Ты можешь уверять себя, что все это лишь ради спасения Деллы от вполне заслуженной кары, но это было бы нечестно, рiccola mia. В тебе есть — всегда была — какая-то необузданность, — выдохнул Сантино восхищенным шепотом, отпуская ее, — И сейчас ты скорее сгораешь от восторга, чем окаменела от неприязни!

Потрясенная, Фрэнки отпрянула, не в.силах возразить, потому что — стыдно признаться даже себе — это правда. Собственное тело предало ее. Она страстно его желала. И это не имело никакого отношения к прошлому, никакого отношения к тому, что она некогда чувствовала… это была страсть, рожденная настоящим.

Сантино наклонился, извлек из корзины два бокала и протянул один ей.

— Я не принимаю никаких отговорок, — проворковал он. — Но что бы ты ни решила, это не будет иметь значения…

От боли и ярости Фрэнки с трудом держалась на ногах.

— Что ты хочешь сказать?

— То, что в данный момент три недели меня полностью устроят. — Прикрыв глаза густыми черными ресницами, Сантино на смешливо рассматривал ее. — Три недели — достаточный срок.

Это весь ее отпуск, который она планировала провести в турне по Италии. Ее рука слегка дрожала, когда он наливал игристое вино в ее бокал.