Настя Прялкина вовсе не была из тех помешанных на развлечениях легкомысленных эгоисток, которые пойдут на все ради нового впечатления. Совсем наоборот – в каком-то смысле она могла считаться аскетом. Ее жизнь была до того скучно выверенной, что уже в двадцать лет успела набить оскомину. Ее никогда не приглашали на детские праздники, в школе у нее так и не появилось друзей. В старших классах все изменилось, конечно. Ей простили и московское происхождение, и богемную мать, ее были готовы принять в стаю, только вот самой Насте это было уже не нужно. Развлечения ровесников казались ей какими-то ущербными. Они любили купить вскладчину несколько бутылок водки, дешевого лимонада в пластиковых бутылках, нехитрой закуски и устроиться на берегу Волги, на каком-нибудь полудиком пляже, вдали от посторонних глаз. Разводили костер, пекли картошку, иногда жарили шашлык, много пили. Кто-нибудь приносил магнитофон, кто-нибудь – гитару. Ближе к полуночи разбивались на парочки. Из-под каждого куста, из-за каждого дерева раздавалось приглушенное хихиканье или недвусмысленные стоны. Как правило, заканчивались эти амурные истории однообразно – либо в местном ЗАГСе с потрескавшимися стенами и плохо побеленными потолками, либо в абортарии, куда несостоявшуюся невесту за волосы волокла разъяренная мать.

В последнее время Настя часто задумывалась о собственной обделенности. Судя по маминым обрывочным воспоминаниям, когда-то у них была квартира в самом центре Москвы. Если бы бабушка не умерла так рано, если бы мама не сошла с ума, если бы они остались в городе, Настина жизнь могла бы сложиться по-другому. Она окончила бы нормальную московскую школу и поступила бы не в кулинарный техникум, а в какой-нибудь гуманитарный вуз, стала бы, как сейчас модно, пиарщиком или журналистом. Настя одевалась бы не хуже тех девушек, на которых сегодня она смотрела затаив дыхание, снизу вверх. И она тоже шла бы по городу с отсутствующим выражением лица, и каждую субботу ее приглашали бы на вечеринки, и…

– Какая-то она странная, может, обдолбанная? – раздался вдруг голос из-за спины очаровавшего ее брюнета.

– Настя, не пугайтесь, – тут же сказал он. – Это мой приятель Артем, он тоже поедет с нами на вечеринку. Он сегодня злой, с девушкой расстался… Так что, мы ведь едем? – он открыл дверцу и подвинулся, приглашая ее залезть внутрь. – Решайтесь!.. Да бросьте, не смотрите на меня так, я же не маньяк какой-нибудь.

– Ладно, – наконец решилась она. – Но я должна быть дома не позднее трех утра.

Кто-то скажет: сама виновата. Кто-то рассудит: а что ожидать от девушки, которая приехала в незнакомый город в поисках смутных приключений, вырядилась в неуместное вечернее платье и отправилась шататься по бульварам, бессмысленно улыбаясь всем подряд?

Довольная Настя пила шампанское в авто, мило болтая с приветливыми молодыми людьми и предвкушая интересную вечеринку, а в это время некто невидимый разложил на ее счет причудливый пасьянс.

Давид и сам не понимал, о чем он говорит, – он умел быть обаятельным на автомате. Рассказывал какие-то истории – девушка только хлопала глазами, удивленнно приоткрывала блестящие пухлые губки, востороженно посмеивалась. Давид понимал причину ее возбуждения – дуреху впечатлил размах, с которым подходили к жизни люди его круга. Он рассказывал о пляже в Доминиканской Республике, который его отец купил в подарок своей восемнадцатилетней любовнице. О брильянте-восьмикаратнике, впаянном в руль первого личного автомобиля Давида. О том, как на какой-то вечеринке в Лос-Анджелесе он разговаривал со Стивеном Тайлером и Сьюзен Сарандон, о том, как однажды он пригласил на свидание милую симпатяшку, которая держалась с ним кокетливо и просто, а потом выяснилось, что это сама Жизель Бундхен, бывшая девушка Леонардо Ди Каприо. О своем приятеле, богатом чудаке, который построил в Подмосковье огромный аквапарк для личного пользования. О другом приятеле, который организовал модельное агентство только для того, чтобы под рукой всегда были красавицы, но неожиданно бизнес его пошел в гору. О вечеринках на яхтах, роскошных домах, которые покупаются запросто и лениво, словно это пачка мятных леденцов, об арабском скакуне по имени Гоша, который стоит тридцать тысяч долларов и уже пять лет бесцельно томится в их конюшне, потому что все боятся к нему подходить, но и продавать Гошу как-то жалко…

Настя слушала все это, и у нее кружилась голова (а может быть, дело в сухом шампанском, к которому она не привыкла и вкус которого сначала показался ей отвратительным, а потом, после нескольких острожных глотков, – волшебным). Ей казалось, что она попала на другую планету. Причем планета та находилась в пугающей близости от ее, Настиного, мира, где часики с финифтью являются роскошным предсвадебным подарком, где обладатель дребезжащего отцовского мопеда считается cool guy, где незамужнюю и бездетную называют старой девой уже в двадцать пять, где свидания назначаются на берегу равнодушной Волги, а домашний самогон закусывают малосольными огурчиками.

– Эй, подруга, ты раскраснелась. – Давид отобрал у нее бокал. – Я тебя до инфаркта не доведу? Выходи, приехали!

А Настя и не заметила, что машина уже давно остановилась. Давид выбрался первым и подал ей руку. Насте вдруг стало неудобно за свою неловкость – выбираясь из авто, она ударилась головой о дверцу, – на секунду у нее потемнело в глазах, но пришлось сделать вид, что ей совсем не больно, и первой посмеяться над недоразумением.

Загородный особняк родителей Давида был выполнен в стиле французского шале. Неровные серые камни поросли изумрудным мхом – Насте и невдомек было, что мох высадили специально, чтобы создать иллюзию старого замка. Снаружи дом казался не очень большим. Но когда молчаливый дворецкий (настоящий дворецкий! В темно-синем костюме и с набриолиненными волосами!) открыл перед ними дверь, стены замка словно раздвинулись, как на булгаковском сатанинском балу. Настя оказалась в огромном зале, залитом скупым золотистым светом. Сначала ей показалось, что дом старомодно освещается мерцающими свечами, потом она заметила, что это стилизованные хрустальные лампочки.

До блеска начищенная лестница из темного мрамора уходила вверх. А на ней, приветственно улыбаясь Насте, стояла женщина, чья совершенная красота находилась за гранью тривиальной бабской зависти, неприязненных взглядов искоса и даже естественного желания подражать. Невозможно было поверить, что она тоже скроена из обычных человеческих материалов, что по ее проступающим сквозь бледную кожу голубоватым жилам течет обычная теплая кровь, невозможно было поверить, что она тоже краснеет, чистит зубы, эпилирует подмышки и пользуется тампаксом, – гораздо проще было вообразить, что она богиня, по неведомой смертным причине ненадолго спустившаяся с небес. Черты ее лица показались Насте смутно знакомыми.

– Здравствуйте, – потрясенно прошептала Настя, в последний момент подавив желание присесть перед божественной красавицей в реверансе. – Меня зовут Анастасия…

– Эй, подруга, – раздался насмешливый голос Давида за ее спиной. – Можешь так не распинаться, это Лив Тайлер.

– Кто? – отшатнулась Настя. – А почему она…

– Восковая фигура, – снисходительно усмехнулся Давид. – Мой младший брат когда-то был от нее без ума. Отец подарил ему на тринадцатилетие. Не могу даже представить, чем мой братец с нею занимался за закрытыми дверями… А потом она ему надоела. Представляешь, какой привереда? Отверг саму Лив Тайлер, маленький стервец… А выбрасывать жалко, вот пока тут и стоит.