Силья перечитывала письма мужа до тех пор, пока бумага не истончалась в ее руках. Если бы не эти письма и не обручальное кольцо, она подумала бы, что выдумала и собственную свадьбу, и то, что последовало за ней. Силья редко носила кольцо, но оно все время было с ней – в бархатном мешочке, висевшем на атласном шнуре на шее. Оставаясь ночью в своей комнате, Силья надевала кольцо на палец и, поднеся руку к лицу, смотрела на свое отражение в зеркале, чтобы видеть блеск бриллианта и сияние собственных глаз.

Через несколько недель после отъезда Генри у Сильи нарушился цикл, но она списала это на нервозность в преддверии экзаменов, однако в следующем месяце все повторилось. Силью охватило беспокойство. Как же глупо она поступала, пренебрегая предосторожностями. Почему, скажите на милость, они не пользовались презервативами? Ее настолько ослепила перспектива стать женой и любовницей, что она совершенно не подумала о возможной беременности. Генри тоже никогда не заговаривал на эту тему. Но теперь уж ничего не поделаешь: придется расплачиваться за собственную неосмотрительность.

Лежа ночью в кровати, Силья беззвучно расплакалась, но потом отерла слезы, решительно написала обо всем Генри и стала ждать ответа. Изрядно нервничая, она кидалась к почтовому ящику в Алку каждый вечер по возвращении с занятий.

Наконец от мужа пришла долгожданная весточка.

Силья перечитывала эти строки снова и снова, а потом прошептала: «Ребенок соединит нас навсегда». Она не обращала внимания на голос разума, твердивший, что ее собственных родителей ребенок не смог связать навечно. Отец, проделавший долгий путь из Хельсинки в Нью-Йорк вместе с беременной женой, оставил ее на попечение семьи, с которой они познакомились на теплоходе, и пообещал прислать за ней, когда найдет работу. С тех пор ни жена, ни дочь больше никогда о нем не слышали.

Еще через три месяца Силья поняла, что больше не может скрывать от матери свое положение. Юбки еле застегивались, а и без того полная грудь стала еще больше. Несколько раз ее тошнило по утрам, но она объяснила это кишечным гриппом, который якобы свирепствовал в колледже.

В один прекрасный теплый вечер в начале июля, когда женщины собирались ужинать, Силья надела кольцо и обратилась к матери:

– Äiti, посмотри.

Микаэла не сразу поняла, о чем идет речь.

– Ты помолвлена? Собираешься выйти замуж за какого-то парня? Он финн?

– Нет, äiti, он не из нашей общины. – Силья покачала головой, мягко взяла мать за руку и подвела к такому знакомому дубовому обеденному столу. – Тебе лучше присесть.

Рассказывая обо всем, что с ней случилось, Силья внимательно наблюдала за выражением лица матери.

Микаэле вскоре должно было исполниться сорок, но выглядела она лет на десять лет моложе. Худенькая, небольшого роста, в яркой сине-голубой шали, в которую она так любила укутываться вечерами, Микаэла напоминала миниатюрную, но очень крепкую копию планеты Земля. Она не слишком следила за прической, собирая седеющие волосы в простой пучок на затылке, но скрывающиеся за стеклами очков горящие светло-карие глаза свидетельствовали об остром уме.

В 1921 году молодая беременная Микаэла, только что сошедшая на причал с прибывшего из Хельсинки парохода, не позволила предательству мужа себя сломить. Она родила дочь и нашла работу на текстильной фабрике, положившись на великодушие своих соотечественников, помогавших ей во всем. Маленькая сплоченная группа финских социалистов страстно верила в марксистскую философию и старалась улучшить условия жизни – канализация, отопление – не только живущим в Нью-Йорке финнам, но и всем остальным. Микаэла вела протоколы собраний, выпускала листовки, рисовала плакаты, с которыми члены группы стояли рядом с рабочими, протестовавшими против низкой заработной платы и тяжелых условий труда. В годы Депрессии семья Нилундов, решивших переехать в Пенсильванию в надежде обзавестись собственной фермой, продала Микаэле свою долю в кооперативе. Мать и дочь Такала переехали в квартиру с видом на улицу и начали принимать у себя других переселенцев. После закрытия текстильной фабрики Микаэла трудилась в прачечной, а месяц назад нашла более выгодную работу на фабрике, специализировавшейся на пошиве военного обмундирования.

Закончив рассказ, Силья показала матери присланную Генри фотографию: в военной форме и с полуавтоматической винтовкой в руках он стоял на фоне казарм.

– Очень красивый парень, – заметила Микаэла и перевернула фотографию.

На обратной стороне почерком Генри было написано: «Силье – моей любви до конца жизни. Г.».

Микаэла перевела взгляд на дочь.

– Силья, нам нужен план. На следующий учебный год лучше взять академический отпуск, чтобы спокойно родить ребенка, но потом ты обязательно должна вернуться в колледж.

Микаэла отправилась на кухню и вскоре вернулась с двумя чашками свежезаваренного кофе.

– Что бы ни случилось, ты непременно должна получить образование, – сказала она, наливая в кофе сливки из маленького кувшинчика.

Больше Микаэла не проронила ни слова, но дочь знала, о чем та думает: Силье придется растить ребенка в одиночку, как когда-то ей самой.

Спорить с матерью было бесполезно, и Силья согласилась, а уж как там сложится, будет видно.

Она четко представляла свою дальнейшую жизнь: Генри вернется домой и найдет работу (правда, Силья не знала, какую именно, но непременно доходную и приносящую удовлетворение), они переедут в пригород, Силья родит еще детей. И для этого вовсе не нужно получать степень бакалавра, хоть мать и настаивает на этом.

Силья очень надеялась, что у нее родится мальчик, похожий на отца: сильный, с сияющей улыбкой и мечтательным взглядом.

Писал Генри часто, а также звонил, как только появлялась такая возможность. В один из сырых ненастных дней он сообщил по телефону, что находится в Нью-Йорке.

– Я на стоянке круизных кораблей. «Королеву Марию» переоборудовали в военный корабль. Мы отправляемся в Англию. Приезжай сейчас же. Надеюсь, я смогу тебя увидеть, хотя говорят, что у нас не так много времени.

Силья поспешила на Манхэттен, однако к тому времени, когда прибыла на причал, солдат уже погрузили на корабль.

– Просто помашите платком, – предложил один из военных, оцепивших причал и сдерживавших толпу провожающих.

Силья последовала его совету.

Свесившись через ограждения судна, солдаты махали в ответ, но Силья, как ни старалась, не могла разглядеть среди них мужа. Какое мучение находиться совсем рядом и не иметь возможности его увидеть! А ведь Генри, должно быть, надеялся, что и его жена стоит на причале в толпе других жен и матерей.